Татары говорят: мир людей - точильное колесо, оно выгодно тому, кто умеет им править.

Фатимэ, жена Аблегани, варила под развесистой орешиной сладкий бекмес из виноградных выжимок и думала горькую думу.

Три года не прошло, как праздновали ее той-дугун.

Первая красавица деревни, как персик, который начинает поспевать, она выходила замуж за первого богача в долине. Свадебный мугудек, обвитый дорогими тканями и шитыми золотом юзбезами, окружало более ста всадников. Горские скакуны, в шелковых лентах и цветных платках, обгоняли в джигитовке один другого. Думбало било целую неделю и чалгиджи не жалели своей груди.

Завидовали все Фатимэ, завидовала в особенности одна с черными глазами и сглазила ее. Как только вышла Фатимэ замуж, так и пришла болезнь.

Звали хорошего экима лечить, звали муллу читать - не помогло. Возили на святую гору в Карадаг, давали порошки от камня с могилы - хуже стало.

Высохла Фатимэ, стала похожа на сухую тарань.

Перестал любить ее Аблегани; сердится, что больная у него жена; говорит, как сдавит вино в тарапане, возьмет в дом другую жену.

- Отчего так, - думала Фатимэ. - Отчего у греков, когда есть одна жена, нельзя взять другую; у татар - можно? Отчего у одних людей - один закон, у других - другой?

Плакала Фатимэ. Скоро привезут из сада последний виноград, скоро придет в дом другая с черными глазами. Ее ласкать будет Аблегани; она будет хозяйкой в доме; обидит, насмеется над бедной, больной Фатимэ, в чулан ее прогонит.

- Нет, - решила Фатимэ, - не будет того, лучше жить не буду, лучше в колодец брошусь.

Решила и ночью убежала к колодцу, чтобы утопиться.

Нагнулась над водой и видит Азраила; погрозил ей Азраил пальцем, взмахнул крыльями, как нежный голос коснулся ее сердца, и унесся к небу, на юг.

Схватились старухи, что нет дома Фатимэ, бросились искать ее и нашли на земле у колодца; а в руках у нее было перо от крыла, белее лебединого.

Умирала Фатимэ, но успела сказать, что случилось с ней.

Собрались козские женщины, всю ночь говорили, спорили, ссорились, жалели Фатимэ, думали, что и с ними может то же случиться. И вот нашлась одна, дочь эфенди, которая знала письмо - ученой была.

- Скажи, - спрашивали ее, - где написано, чтобы когда жена больной, старой станет, муж брал новую в дом. Где написано?

- Захотели - написали, - ответила дочь эфенди. - Мало ли чего можно написать.

- Вот ты знаешь письмо, напиши так, чтобы муж другую жену не брал, когда в доме есть одна.

- Кому написать? - спросила Зейнеп. - Падишаху? Посмеется только. У самого тысяча жен, даже больше. Задумались женщины. Но нашлась, которая догадалась.

- Кто оставил Фатимэ перо? Ангел. Значит - пиши Пророку. Хорошо только пиши. Все будут согласны. Кто захочет, чтобы муж взял молодую хары, когда сама старой станешь. Пиши. Все руку дадим.

- А пошлем как?

- С птицей пошлем. Птица к небу летит. Письмо отнесет.

- Отцу нужно сказать, - проговорила Зейнеп.

- Дура, Зейнеп. Отцу скажешь - все дело испортишь. Другое письмо напишет, напротив напишет.

Уговаривали женщины Зейнеп, обещали самую лучшую мараму подарить и уговорили.

Села на корточки Зейнеп, положила на колени бумагу и стала писать белым пером ангела письмо Магомету.

Долго писала, хорошо писала, все написала. Замолчали женщины, пока перо скрипело, только вздыхали по временам.

А когда кончили - перо улетело к небу догонять ангела.

Завязала Зейнеп бумагу золотой ниткой, привязала к хвосту белой сороки, которую поймали днем мальчишки, и пустила на волю.

Улетела птица. Стали ждать татарки, что будет. Друг другу обещали не говорить мужьям, что сделали, чтобы не засмеяли их.

Но одна не выдержала и рассказала мужу.

Смеялся муж; узнали другие, потешались над бабьей глупостью, дразнили женщин сорочьим хвостом. А старый козский мулла стал с тех пор плевать на женщин.

Стыдились женщины, - увидели, что глупость сделали; старались не вспоминать о письме.

Но мужья не забывали и, когда сердились на жен, кричали: - Пиши письмо на хвосте сороки.

Выросла молодежь и тоже, за отцами, стыдила женщин. Смеялись и внуки и, смеясь, не заметили как не стало ни у кого двух жен, ни в Козах, ни в Отузах, ни в Таракташе.

Может быть баранина дорогой стала; может быть мужчинам стыдно стало, может быть ответ пророка на письмо пришел.

Не знаю.