Павел Асс, Нестор Бегемотов
Приключения штандартенфюрера СС фон Штирлица
Как размножаются ёжики

ПРЕДИСЛОВИЕ
За окном шёл снег и рота красноармейцев.

Иосиф Виссарионович отвернулся от окна и спросил:

— Товарищ Жюков, вас ещё не убили?
— Нет, товарищ Сталин.
— Тогда дайте закурить.

Жуков покорно вздохнул, достал из правого кармана коробку "Казбека" и протянул Сталину. Покрошив несколько папирос в трубку, главнокомандующий задумчиво прикурил от протянутой спички.

Через десять минут он спросил:
— А как там дела на Западном фронте?
— Воюют, — просто ответил Жуков.
— А как чувствует себя товарищ Исаев?
— Ему трудно, — печально сказал Жуков.
— Это хорошо, — сказал Сталин, — у меня для него есть новое задание...

А за окном шёл снег и рота красноармейцев.

ГЛАВА 1
Низкий закопчённый потолок кабачка "Три поросёнка" был почти чёрным от сажи, стены были изрисованы сценами из знаменитой сказки, в честь которой был назван кабачок. Кормили в кабачке не очень хорошо, поили ещё хуже, но это не отпугивало его завсегдатаев. Отпугивало их другое. С недавних пор в кабачок повадился заглядывать штандартенфюрер СС фон Штирлиц.

Вот и сейчас он сидел у дальнего столика, который был заставлен едой на семерых, а бутылками на восьмерых. Штирлиц был один и никого не ждал. Иногда ему становилось скучно, он вытаскивал из кармана маузер с дарственной надписью "Чекисту Исаеву за освобождение Дальнего Востока от Феликса Эдмундовича Дзержинского" и с меткостью истинного Ворошиловского стрелка расстреливал затаившихся по углам тараканов.

— Развели тут! — орал он. — Бардак!

И действительно, в кабаке был бардак.

Пол был залит дешевым вином, заплеван и завален окурками. Создавалось впечатление, что каждый считал своим долгом если не наблевать на пол, то хотя бы плюнуть или что-нибудь пролить. То и дело, ступая по лужам и матерясь, проходили офицеры. За соседним столиком четверо эсэсовцев грязно приставали к смазливой официантке. Ей это нравилось, и она глупо хихикала. В углу, уткнувшись лицом в салат из кальмаров, валялся пьяный унтер-офицер без сапог, но в подтяжках. Иногда он начинал недовольно ворочаться и издавал громкие неприличные звуки. Два фронтовика, попивая шнапс у стойки, тихо разговаривали о событиях на Курской дуге. Молоденький лейтенантик в компании двух девушек подозрительной наружности громко распинался о том, какой он молодец, и как хорошо он стреляет из пистолета.

Штирлиц отпил из кружки большой глоток пива, поковырялся вилкой в банке тушенки и пристальным взором оглядел окружающую действительность разлагающейся Германии, изредка задерживая взгляд на некоторых выдающихся подробностях снующих между столиками официанток.

— Какие сволочи эти русские, — неожиданно для всех сказал молоденький лейтенантик, — я бы их всех ставил через одного и стрелял по очереди.

В помещёнии воцарилась тишина. Все посмотрели на Штирлица. Штирлиц выплюнул кусок тушенки, встал, и, опрокинув три столика, строевым шагом подошел к зарвавшемуся лейтенанту.

— Свинья фашистская, — процедил он и влепил лейтенанту пощечину.
— Простите, я не совсем понимаю... — пролепетал оторопевший лейтенант.

Штирлиц вышел из себя и, схватив табуретку, обрушил её на голову незадачливому лейтенанту. Лейтенант упал, и Штирлиц начал злобно пинать его ногами.

— Я — русский разведчик Исаев, и не позволю грязному немецкому псу оскорблять русского офицера!

Четверо эсэсовцев бросились разнимать дерущихся. Развеселившегося Штирлица оттащили от стонущего лейтенанта и, чтобы успокоить, предложили выпить за Родину, за Сталина.

— Да, — сказал Штирлиц, немного успокоившись. Он выпил кружку шнапса, рыжий эсэсовец с готовностью налил вторую, Штирлиц выпил ещё. Лейтенант стал ему неинтересен.

— Ну как же можно, — шепнул один из фронтовиков рыдающему лейтенанту, — при самом Штирлице говорить такое о русских, да ещё и в таких выражениях! Я бы вас на его месте убил.

— Штирлиц — добрая душа, — вздохнул второй фронтовик, — я помню три дня назад тут били японского шпиона, так все били ногами, а Штирлиц — нет.

— Добрейший человек, — подтвердил первый фронтовик, и они вывели лейтенанта на свежий воздух.

Штирлиц, обнявшись с эсэсовцами, громко пел "Гитлер зольдатен".

Пьяный унтер-офицер поднял голову из салата, обвел зал мутным взглядом и восторженно заорал:
— Хайль Гитлер!

Весь зал вскочил, вскинув руки. Стены задрожали от ответного рёва:
— Зик хайль!!!

А Штирлиц к этому времени уже спал. Снились ему соловьи, русское поле и берёзки. Снились ему голые девки, купающиеся в озере, а он подглядывал за ними из кустов.

Сейчас он спит. Но ровно через сорок две минуты он проснётся, чтобы отправиться в Рейх на свою нелёгкую работу.

ГЛАВА 2
В кабинете Мюллера стоял сейф, в котором Мюллер хранил дела на всех сотрудников Рейха. Он часто с любовью залезал в свой сейф за очередным делом, чтобы пополнить его, восстановить в памяти, просто полистать или привести в действие. Но последнее случалось редко, ибо Мюллер, как истинный коллекционер, не любил расставаться с делами своих подопечных. Сейфы с делами были почти у всех сотрудников рейха, кроме Штирлица, но такого обширного собрания сочинений не было ни у кого, даже у самого Кальтенбруннера. Это было маленькое и невинное хобби шефа гестапо. В его коллекции были Гиммлер, Геббельс, Шелленберг, Борман, Штирлиц и даже сам Кальтенбруннер.

Обергруппенфюрер сидел у камина и листал дело Бормана. Это было одно из самых объемных дел в его сейфе. Мюллер насвистывал арию Мефистофеля из "Фауста" и перечитывал любимые строки.

Партайгеноссе Борман был мелкий пакостник. Если Борману не удавалось досадить кому-нибудь, он считал прожитый день пропавшим. Если же получалось кому-то нагадить, Борман засыпал спокойно, с доброй счастливой улыбкой на лице. Любимая собачка Бормана, которая жила у него в кабинете, кусала офицеров за ноги, и поэтому всем приходилось ходить по Рейху в высоких сапогах. Мюллер, у которого было плоскостопие, от этого очень страдал. Однажды он имел неосторожность зайти в кабинет к Борману в кедах и был злостно укушен за левую ногу. Собачку пришлось отравить. С тех пор они с Борманом стали злейшими врагами.

Борман был любитель подкладывать кнопки на стулья, рисовать на спинах офицеров мелом неприличные слова, натягивать в тёмных коридорах сложные системы верёвочек, споткнувшись о которые, несчастная жертва в лучшем случае падала или обливалась водой, в худшем — получала по голове кирпичом.

Особенной любовью Бормана пользовались ватерклозеты. Какие только гадости он не писал на дверях и стенах об офицерах Рейха, а иногда перерисовывал из французских бульварных журналов непристойные картинки. Под одной из таких картинок один раз он подписал "Это Ева Браун". Фюрер оскорбился и поручил ему же, Борману, выяснить, кто это сделал. Два месяца все в Рейхе пресмыкались перед Борманом, а Штирлиц даже придумал версию, чтобы оградить себя от подозрений, из которой следовало, что это сделал китайский шпион. В конце концов пострадал адмирал Канарис, который неосторожно выиграл у Бормана в преферанс его новую секретаршу.

Секретарши были второй страстью Бормана. Он то и дело увольнял одних и нанимал других, менялся секретаршами с Гиммлером, Шелленбергом, просил подарить секретаршу Мюллера, но Мюллер отказал.

В Рейхе Бормана не любили, но побаивались. Кому же приятно видеть на стене сортира свое имя рядом с чужими?

Борман был толст, лыс и злопамятен.

Мюллер закрыл папку, похлопал по синей обложке и сказал, довольный собой:
— Хорошее дельце. Интересно, что сказал бы по этому поводу Кальтенбруннер?

А сам Борман был в это время занят делами. Острым ножом он вырезал на двери туалета надпись:
"Штирлиц — скотина и русский шпион".

Удовлетворенно чмокнув, Борман дернул за веревочку и вышел. Он тщательно вымыл руки и с чувством выполненного долга направился в свой кабинет. День обещал быть удачным.

В кабинете Борман открыл сейф, запертый на семь секретных замков и просунул голову внутрь. Вчера он повесил в сейфе табличку на русском языке: "Руским развечикам смареть заприщено!!!" Кто-то жирным красным карандашом исправил орфографические ошибки и подписал: "Борман — дурак". Борман достал русско-немецкий словарь, перевел и логически помыслил:
"Кто-то исправил ошибки... Значит кто-то залез в сейф... Это не я... Скорее всего, это русский шпион... И плюс ко всему он лично знает Бормана. Следовательно, Борман его тоже знает. Кого я, Борман, знаю из русских разведчиков?"

Борман надолго задумался. Через полчаса он догадался поискать отпечатки пальцев. Ещё через полчаса он их нашел. Отпечатки были четкими и жирными, видимо русский разведчик перед тем, как залезть в сейф, ел тушенку. Банка из-под тушенки стояла тут же, в сейфе. "Здесь чувствуется работа Штирлица. Интересно, что сказал бы по этому поводу Кальтенбруннер?"
Борман вздохнул. Со Штирлицем связываться не стоило, всё равно чего-нибудь придумает, ещё и сам виноват окажешься. Это знали все.

Борман ещё раз вздохнул и достал из сейфа дело пастора Шлага. За пастором Шлагом он следил давно и с интересом. Этот человек имел обширную женскую агентуру. Пастор бегал за любыми женщинами: старыми и молодыми, красивыми и не очень, замужними и наоборот. И женщины отвечали ему взаимностью, что Бормана, которого женщины не любили, очень удивляло и даже сердило.

"Зачем одному человеку столько женщин? Я понимаю, если бы они были, во-первых, секретаршами, во-вторых, у меня. А так... Наверно, он работает на чью-то разведку. Скорее всего, это не наша разведка. Следовательно, иностранная, — Борман поднял палец вверх, — его надо пощупать..."

И Борман, позвонив Айсману, отдал распоряжения.

От сильного удара ноги дверь распахнулась, и в кабинет вошел хмурый и заспанный Штирлиц.
— Борман! Дай закурить!

"У Штирлица кончились папиросы, — подумал Борман, протягивая портсигар с профилем Фюрера, — значит, он много курил. Много курят, когда думают. Значит, он много думал. Штирлиц просто так не думает. Следовательно, он что-то замышляет."

И Борман посмотрел в честные глаза Штирлица.
— Как дела?
— Плохо.

"Я, как всегда, прав! — обрадовался Борман. — Точно что-то замышляет! Надо его пощупать."
— Не хочешь ли кофе?
— Нет, — Штирлица передернуло. — Лучше пива.

Борман нажал на кнопку, и вошла секретарша, которую Штирлиц раньше не видел.

— Новенькая?
— Да, — похвалился Борман.
— А ничего, — одобрил Штирлиц.
— Мне тоже нравится, — сказал польщённый Борман. — Пива принеси, дорогая.
— Слушаюсь, партайгеноссе.

Секретарша принесла пива и стала ждать дальнейших распоряжений.

— Можешь идти, — махнул рукой Борман.

Секретарша, разочарованно покачивая бедрами, вышла. Штирлиц оторвал взгляд от двери и взял кружку с пивом.

— Садись, — предложил Борман, подставляя стул.

Штирлиц привычным жестом смахнул со стула кнопки и сел.

"Заметил, — ядовито подумал Борман, — Штирлица на кнопки не возьмешь. Чувствуется рука Москвы."

Глаза Штирлица потеплели.
— Хорошее пиво, — сказал он.

"Темнит, сукин кот. Обмануть хочет. Нет, брат Исаев, не на того напал. А не сыграть ли мне с ним шутку? Что если ему очень тонко намекнуть, что им интересуется Ева Браун?"

— Штирлиц! А ведь вами интересуется Ева Браун! — вскричал Борман.

Штирлиц поперхнулся. С Евой Браун он встречался всего один раз, и тот на приеме у Фюрера. Штирлиц был о себе высокого мнения, как о мужчине, но эта мысль никогда не приходила ему в голову.

"Ева Браун может стать ценным агентом. Надо запросить Центр."

Штирлиц встал и высморкался в занавеску.

"Клюнет или нет?" — подумал Борман.

Штирлиц посмотрел в окно.
— Какие ножки у этой крошки! — сказал он стихами. — Смотри, Борман.

Борман достал из стола цейсовский бинокль и подошел к Штирлицу. Минуту они молчали. За это время Штирлиц успел обдумать слова Бормана, а Борман догадался, что Штирлиц его отвлек.

"Водит за нос", — подумал Борман и ловко перевел разговор в другое русло.

— Послушай, Штирлиц, у тебя такие обширные связи. Не мог бы ты достать такую маленькую умненькую собачку с острыми зубами?
— Могу.
"Этот всё может", — подумал Борман.

Штирлиц часто обещал что-либо Борману, как, впрочем, и всем остальным, но никогда ничего не делал.
— Ну мне пора.

Штирлиц стрельнул у Бормана ещё парочку сигарет, механически сунул лежащее на столе дело подмышку и направился к выходу.

Борман бросился к столу и резко открыл верхний ящик. Около самой двери в десяти сантиметрах от пола натянулась бельевая веревка. Штирлиц ловко перепрыгнул через нее и, сказав "До свидания", скрылся за дверью.

"Профессионал!" — простонал Борман.

Да, Штирлиц был профессионалом. Он не стал листать украденное дело в коридоре, как поступил бы на его месте английский или парагвайский шпион, а выбрал самое укромное место в Рейхе.

Войдя в ватерклозет, Штирлиц обнаружил свежую надпись "Штирлиц — скотина и русский шпион". Штирлиц старательно зачеркнул слово "шпион" и надписал слово "разведчик", а внизу приписал: "Борман — тоже скотина".

Здесь же он пролистал дело пастора Шлага. В голове его начал созревать ещё неясный, но уже план.

ГЛАВА 3
Когда Айсман разбудил его, был уже конец рабочего дня. Штирлиц вышел на улицу, вынул пачку "Беломора" и прикурил у часового. Чеканя шаг, прошла рота эсэсовцев, проехал бронетранспортер, обдав Штирлица брызгами.

"Скоты, — подумал Штирлиц, — нажрались и разъезжают. Вас бы на фронт, вшей кормить..." При слове "кормить" Штирлицу захотелось тушенки. Он притушил папиросу, сунул её назад в пачку, сплюнул два раза под ноги и решил сходить в ресторан.

Шагая по вечернему Берлину, Штирлиц думал о разных неприятных вещах. Во- первых, кончался "Беломор" и его приходилось экономить, что для Штирлица, не привыкшего себя ограничивать, было невыносимо. Во-вторых, интересно, какую информацию он может получить от Евы Браун, и разрешит ли Центр контакт. И, наконец, радистка Штирлица внезапно заболела и просилась домой, к мужу. Обо всех трех вещах следовало сообщить Центру. А на связь с Центром Штирлиц выходить не любил.

Раздумья Штирлица отвлекла группа молодых разряженных женщин, которые, громко хихикая, курили на углу и смотрели в его сторону.

"Шлюхи", — подумал Штирлиц.
"Штирлиц", — подумали шлюхи.
— Штирлиц! А не в ресторан ли ты идешь? — спросила одна из них, кокетливо поправляя прическу.
— Пойдем, — сказал галантный Штирлиц и взял её под руку.

Американский агент 008, которому обычно поручались самые трудные дела, был заброшен в Берлин, чтобы выяснить, что так долго делает в германии русский агент по фамилии Штирлиц, а заодно попытаться перевербовать его. Агенту такие дела были привычны. На днях он как раз перевербовал пакистанского шпиона, который работал секретарем дуче в Италии. Штирлиц тоже представлялся агенту легкой добычей. За два дня агент 008 сумел выследить Штирлица и собрать на него настолько обширное досье, что этому позавидовал бы сам Мюллер. Агент 008 следил за Штирлицем от самого Рейхстага. Когда Штирлиц вошел со своей дамой в ресторан, агент слез с велосипеда и прицепил его замком к урне. Всунув швейцару пятидолларовую бумажку, он закурил гаванскую сигару и вошел в зал. Выбрав столик около Штирлица, агент сел, положил ноги на стол и щелкнул пальцами:
— Бармен! Виски с содовой!

Двое гестаповцев около сцены, где высоко подкидывая прелестные ножки, танцевали канкан, переглянулись.
— По-моему, это американский агент, — шепнул один, — слишком нахальный. Запиши на всякий случай его фамилию.
Второй, более увлеченный девочками из варьете, чем какими-то американскими агентами, механически кивнул и заорал:
— Бис!

Штирлиц, обняв свою подругу, держал в руке стакан водки и увлеченно читал ей стихи Баркова в своем переводе. Сидящий рядом седой генерал пытался явно придуманными рассказами о своих похождениях на фронте очаровать молодую девушку и временами заглушал Штирлица. Штирлиц уже несколько раз недовольно поглядел в его сторону, но из уважения к сединам ругаться не стал.

Агент 008 достал зажигалку, сделал три фотоснимка и прикурил.

— Вот вылезу из окопа на бруствер, — хриплым пьяным голосом вещал надоевший всем генерал, — а по полю партизаны. Пули вокруг свищут, а я саблю наголо, ору "Заряжай!" А по мне из пулемета — тра-та-та...

Громкий хохот подвыпивших эсэсовцев у окна перекрыл его слова.
— Совсем заврался, старый осел!

Генерал оглянулся и понял, что смеются над ним. Он вскочил, опрокинув стол, и выхватил саблю.
— Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!

Сидящие в зале фронтовики, видя, что обижают их генерала, вскочили и схватились за оружие. Эсэсовцы тоже.

— Господа! Успокойтесь! — вскричал конферансье на сцене. — Мы все защитники Фюрера и великого Рейха, и в тылу, и на фронте.

Штирлиц, уже вытащивший из кармана кастет, не смог успокоиться и излил свой гнев на официанта:
— Почему пиво разбавлено?
— Но ведь вы его даже не попробовали, господин штандартенфюрер!
— Молчать! — и Штирлиц вмазал официанту кастетом. Он не любил доставать кастет просто так.

Официант перелетел через столик генерала и упал на колени его дамы. Дама завизжала, как поросенок, из которого хозяин решил сделать жаркое. Генерал снова вскочил.

— Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!

Он в ярости схватил официанта и тоже вмазал.

Официант въехал головой в живот эсэсовцу. Тот согнулся пополам и заорал:
— Наших бьют!
Его товарищи кинулись на генерала, фронтовики встали на защиту, и завязалась обычная драка.

Как всегда, Штирлиц был ни при чем. Он спрятал кастет и достал браунинг с дарственной надписью "Штандартенфюреру СС фон Штирлицу от любимого Фюрера". Закричав "Наших бьют!", Штирлиц открыл стрельбу по люстрам. Девочки из варьете с визгом разбежались. Конферансье стащили со сцены и начали топтать ногами. Его визг был ещё более душераздирающим, чем у генеральской дамы. До смерти перепуга
нный оркестр заиграл вдруг "Дунайские волны". Генерал размахивал саблей и кричал: — Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!

Когда у Штирлица кончились патроны, ни одна люстра уже не светила. Штирлиц закричал: — Прекратить драку! — и бросился разнимать спорщиков.

Послышался звон разбитой посуды и сдавленный вопль, как будто кому-то попали по голове бутылкой.

— Полиция! — раздался крик.

Приехавшие полицейские начали с того, что выпустили по обойме поверх голов дерущихся.

Беснующаяся толпа постепенно успокаивалась. Тех, кто не успокаивался, успокаивали. Зажгли свет. Затем вышел обер-лейтенант.
— Спокойно! Всем оставаться на своих местах!

И всех забрали.

После этого полицейские и оставшиеся в живых официанты вынесли трупы. Среди погибших оказался и агент 008. Ему случайно попали по голове бутылкой из-под шампанского. Так закончил свою карьеру знаменитый агент.

Всех арестованных погрузили по машинам и развезли по разным полицейским участкам. Штирлиц и боевой генерал попали в одну машину. Генерал не унимался:
— Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!

— Дайте ему по голове, — равнодушно сказал Штирлиц.
Обер-лейтенант с удовольствием исполнил просьбу. Генерал изумленно замолчал.

Скоро они подъехали к полицейскому участку.

Штирлица посадили в камеру. Немного походив из угла в угол, он начал выбивать на стене надпись "Здесь был Штирлиц", но его прервали.

— Арестованный Штирлиц, на выход.

Хмурый конвоир с перевязанной щекой отвел его в кабинет на допрос. За столом сидел обрюзгший майор и пил кофе.
— Фамилия?
— Штирлиц.
— Может ты и Штирлиц, а может и не Штирлиц. Кто тебя знает? Может ты русский шпион?

Штирлиц подошел ближе и сел.
— Слушай, майор, не возникай. Я в гневе страшен.

Майор, не ожидавший такого нахальства, разинул рот. А Штирлиц издевательским голосом продолжал:
— Ты мне сейчас кофейку обеспечь, а потом позвони моему другу Мюллеру. А иначе я могу тебе и морду твою свинскую набить...

Штирлиц ещё бы долго изгалялся, полицию он не любил с детства, но майор вдруг стукнул кулаком по столу, так что чашечка с кофе подпрыгнула, и заорал:
— Молчать!!!
— Не ори, — попросил Штирлиц.
— Встать, когда разговариваешь с офицером!

Штирлиц был спокоен, как дохлый лев.

— Я штандартенфюрер СС фон Штирлиц, — по слогам произнес он, — не люблю, когда в моем присутствии орут всякие мерзавцы. Я требую кофе и Мюллера. Иначе объявляю голодовку сроком на двести дней. Неужели ваша дурная голова не в состоянии понять, что стоит позвонить моему любимому другу детства Мюллеру, и я, наконец, больше не буду иметь удовольствие видеть вашу гнусную рожу.

Завернув такую блестящую фразу, Штирлиц про себя порадовался и гордо улыбнулся.

Майор позеленел от злости.

— Молчать!!!

Штирлицу майор совсем перестал нравиться. Он собрался дать обнаглевшему полицейскому в зубы и дал. Конвоиры бросились к Штирлицу, но опоздали. Майор ударился о висящий на стене портрет Фюрера в полный рост. Портрет упал.

Штирлиц, отбросив конвоиров, гневно закричал:
— Оскорблять моего любимого Фюрера! Да я теперь сам не уйду отсюда, не начистив ваши легавые морды!

С большим трудом разбушевавшегося Штирлица водворили обратно в камеру. Штирлиц долго буянил, бил каблуками в дверь, ругался на неизвестном языке, потом немного успокоился и запел:
— Замучен в тяжелой неволе...

Очнувшийся майор нервно почесал в затылке, где от удара о портрет Фюрера вздулась огромная шишка.

"Чертов Фюрер, теперь месяц болеть будет. Не портрет, а сплошное недоразумение."

Майор походил по кабинету.

— Как бы чего не случилось... Мюллер шутить не любит... Что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?.. Может всё-таки позвонить... На всякий случай...

И он позвонил Мюллеру. Шеф гестапо сказал "Ну, ну" и положил трубку. Майор, пожелтевший от страха, не знал, куда деваться. Он ходил из угла в угол, изредка посматривая на злополучный портрет фюрера и потирая шишку на голове.

Через полчаса приехал сытый и добродушный Мюллер.
— Какой Штирлиц? А, друг моего детства... Так что же вы его сразу не отпустили?
— Что вы, обергруппенфюрер! А вдруг он русский шпион?
Мюллер загадочно улыбнулся.

Они спустились в подвал к Штирлицу. Майор робко постучал в закрытую дверь, за которой Штирлиц горлопанил очередную песню. Штирлиц ответил коротко, тремя словами. Майор долго и униженно умолял Штирлица извинить его, глупого легавого кретина, и через полчаса Штирлиц его простил.

Он вышел из камеры и, не обращая внимания на стоящего на коленях майора, сердечно поздоровался с Мюллером. Старые друзья обнялись. Вспомнили детство. Штирлиц пожаловался, что его здесь обижали и плохо кормили. Майор от стыда желал провалиться сквозь землю. Мюллер и Штирлиц вышли.

— Штирлиц, как же вас угораздило попасть в этот гадюшник?
— Так получилось. Был в ресторане с одной... Ну вы её не знаете... Тут вдруг драка, а разве прилично, когда при даме драка? Полез разнимать. Никогда, дружище, не разнимайте дерущихся. Неблагодарные скоты!

Голос Штирлица звенел от неподдельного негодования.

"Штирлиц, — улыбался Мюллер, — столько лет живет в Германии, а до сих пор не научился нормально говорить по-немецки. И откуда только у него этот ужасный рязанский акцент? Нет, пока Штирлиц трезв, с ним просто противно разговаривать. Вот когда выпьет, да, он говорит, как коренной берлинец. Пожалуй, надо выпить."
— Кстати, Штирлиц...

Они переглянулись.
— Что за вопрос?!
Друзья детства понимали друг друга с полуслова. Мюллер взял Штирлица под руку, и они направились в ближайший ресторан.

ГЛАВА 4
В бункере Гитлера уже третий час длилось совещание. За круглым дубовым столом восседали высшие офицеры Рейха. Под портретом великого Фюрера сидел сам великий Фюрер, грустный и задумчивый. На него никто не обращал внимания. Обсуждалось два вопроса: почему немецкие войска потерпели поражение на Курской дуге, и как бы напроситься к Штирлицу на день рождения.

— Мало танков, — гундосил Гиммлер.
"А в штабе много идиотов", — думал всезнающий Мюллер.
— Мало самолетов...

Генерал фон Шварцкопфман встал, прокашлялся, высморкался в зеленый носовой платок и прохрипел:
— Господа! На Курской дуге мы потерпели поражение вовсе не из-за того, что было мало танков и самолетов, которых у нас, слава богу, хватает, а из-за наглости русских партизан. Командующему немецкими войсками на Курской дуге генерал-фельдмаршалу фон Клюге они подложили, извиняюсь, на сидение, ёжика...

Все оживились.

— Да, да, господа! Русского ёжика! Вследствие этого командующий упал со стула и получил ранение. И без мудрого руководства немецкие солдаты, — генерал вытер слезу, — не знали, куда стрелять.

Борман мерзко ухмыльнулся. Это по его приказу фон Клюге подложили ёжика. Шутка удалась.

— Так, — сказал Гитлер.

Воцарилась тишина.

"Почему я импотент?" — горько подумал Фюрер.

Через несколько секунд умному Геббельсу случайно пришла в голову мысль.
— Надо уничтожить партизан, и мы захватим Россию.
— Не проще ли уничтожить ёжиков? — предложил Гиммлер.

— Так, — сказал Гитлер.

Все снова замолчали.

"Ну почему же я импотент", — страдал великий Фюрер.

— Надо вывести всех ёжиков из России, — глубокомысленно сказал Геринг.
— И тогда в России нарушится биологическое равновесие, — подхватил Гиммлер, — и партизаны перемрут с голоду.
— Гениально! — восхитился подхалим Шелленберг.
— И мы тогда покажем русским ещё одну Курскую дугу и ещё один Сталинград.
— Гениально! — орал Шелленберг.

— Так.

Гитлер поднялся, обошел стол, встал за спиной Бормана и похлопал его по потной лысине.
"Господи! Ну, почему же я импотент? Почему не он, не Геббельс, а именно я?"

И Фюрер пошел к Еве Браун. Все проводили его сочувствующими взглядами.

Дверь за Гитлером закрылась. Разговор возобновился.

— Предлагаю закодировать операцию словом "Игельс", — предложил Геббельс.
— Я — за, — сказал Мюллер, которому было всё равно.
— Шелленберг, — попросил Гиммлер, — доставайте.

Шелленберг достал из-за пазухи бутылку армянского коньяка и разлил в рюмочки. Хватило на всех, а то, что осталось, Шелленберг вылил себе в рот.
— Предлагаю выпить за операцию "Игельс"!

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату ворвался Штирлиц. Все тут же сели. Штирлиц услышал только несколько последних слов.

"Скрывают", — подумал он и решил сделать вид, что он зашел просто так. Штирлиц подошел к сейфу, достал отмычки и в гробовой тишине вскрыл его. Он копался минут пять, но ничего нового не нашел.

"Бездельники", — подумал Штирлиц и с шумом захлопнул дверцу.

— Товарищ Штирлиц, — послышался осторожный голос Геринга, у которого недавно пропала половина доклада Фюреру, а вторая половина оказалась сильно испачканной, — когда берете документики из сейфа, возвращайте обратно и не пачкайте, пожалуйста.

— Нужны мне ваши документы, — обиделся Штирлиц, — у меня своих хватает.

Он подошел к столу, отнял у Геббельса рюмку и провозгласил:
— За моего любимого Фюрера!

С недовольными лицами все выпили. Обделенный Геббельс обиженно посопел, достал бутылку шнапса и отхлебнул прямо из горлышка.
— Хайль! — и Штирлиц вышел.

От шнапса Геббельса передернуло так, что он подумал: "Яка гарна горилка!"

— На чем мы остановились? — спросил он, вытирая рот рукавом мундира.
— На операции "Игельс", — сказал Шелленберг.

Дверь снова внезапно приотворилась, и в нее просунулась довольная физиономия Штирлица.
— Да, господа, я, когда вошел, забыл поздороваться!
— Здравствуй, здравствуй, — сказал вежливый Мюллер.

Штирлиц ещё раз закрыл дверь и ушел. Подслушивать под дверью он считал ниже своего достоинства.

Гиммлер встал, обошел стол и выглянул за дверь. Убедившись, что Штирлица поблизости нет, он оглядел своих соратников и, прищурившись, спросил:
— Кстати, господа, о Штирлице: как бы нам попасть к нему на день рождения?
— Предлагаю на халяву, — сказал Геббельс, — заодно и подарок покупать не надо.

Гиммлер взял из хрустальной вазы большое красное яблоко, с хрустом откусил половину, и, жуя, сказал:
— У меня на складе завалялся маленький списанный бронетранспортёрчик человек на десять-двенадцать... Поедем на нем, а потом подарим Штирлицу... Всё равно выбрасывать.

Все потянулись за яблоками.

— А как назад? — спросил Геринг.
— Назад нас отвезут.

Они ещё немного посплетничали, Борман похвалился новой секретаршей. Разговор зашел о женщинах, перекинулся на французскую порнографию, а потом у каждого нашлись свои дела.

ГЛАВА 5
Засунув руки в карманы, Штирлиц шел по коридору. Его настроение было на редкость веселым, что случалось с ним редко. Центр, наконец-то, ответил на его запросы, прислал посылку с папиросами и вскоре обещал прислать новую радистку.

Из-за двери с надписью "Гестапо" доносились жалобные стенания, словно за этой дверью кому-то дали в нос.

"Странный кабинет, — подумал Штирлиц, — здесь постоянно кого-то бьют."

Дверь со скрипом отворилась, и Штирлиц увидел своего хорошего друга Айсмана. Штирлиц не без удовольствия вспомнил, как на прошлой неделе они разгромили публичный дом, хозяин которого оказался евреем.

— А, Штирлиц! — единственный глаз Айсмана радостно засверкал, — ты-то мне как раз и нужен. Вопросик есть. Столица Советского Союза из шести букв на "Мы". А?
— Не знаю. Мадрид, наверно.
— Подходит.

Айсман вписал "Мадрид".

— Кого бьем? — деловито поинтересовался Штирлиц, прикуривая.

Айсман потянулся за "Беломором".
— Есть тут один. Некто пастор Шлаг.

Они вошли в кабинет. Два потных дюжих гестаповца методично избивали толстенького человечка в рясе. На лице человечка застыло покорное благочестивое выражение.

— В чём тебя обвиняют, скотина? — орал гестаповец. — За что тебя взяли? Где твоё дело?

— Вот, — сказал Айсман, — Борман дал распоряжение пощупать, а дело потеряли. А этот гад не сознается, в чем виноват.

— В чем тебя обвиняют? — хором надрывались гестаповцы.

Пастор молчал. Штирлиц вспомнил про дело этого пастора, которое он когда-то где- то видел.

— Отдай его мне, Айсман, — попросил он.
— Зачем тебе эта толстая свинья?
— На Бормана похож.

Айсман захохотал. Гестаповцы доставили Шлага в кабинет Штирлица. Пастор стоял по стойке "смирно". Штирлиц присел на край раскладушки и пристально посмотрел на пастора.
— Садитесь.
— Спасибо, я постою.
— Садитесь, черт вас возьми.

Пастор Шлаг устало опустился на табуретку.

— Чаю хотите? — спросил Штирлиц и налил ему стакан холодного чая.

Они говорили около получаса. Штирлицу пастор понравился. Шлаг, без сомнения, был умён, а его размышления о женщинах привели Штирлица в восторг.

— Всё это хорошо, — сказал Штирлиц, — а всё-таки, пастор, на кого вы работаете?
— Господин штандартенфюрер! Я готов работать на кого угодно и, честное слово, я ни в чем не виноват.
— Прекрасно, — сказал Штирлиц, — вы будете работать на меня.

Он достал папку с надписью "Дело N 148".
— Это я взял у гестапо ваше дело. Почитайте!

Пастор просмотрел дело. Дойдя до места, где его обвиняли в работе на чью-то разведку, он удивленно приподнял брови.
— И с чего они взяли, что я на кого-то работаю? Ведь это же ерунда!
— Теперь вы работаете на меня, — напомнил Штирлиц.
— Да, да, конечно.
— Пастор, а зачем вам так много женщин?
— Это мои прихожане, — потупил очи пастор Шлаг, — вернее, прихожанки.
— А сколько вам лет?
— Зимой будет пятьдесят два.
— А почему вы до сих пор не женитесь?

Пастор Шлаг смущённо покраснел.
— Я ещё слишком молод, чтобы думать о женщинах.

Штирлиц повертел в руке карандаш и выписал пропуск.

— Вы свободны. Когда понадобитесь, я вас найду. Если кто будет приставать, ссылайтесь на меня, я им морду набью, они меня знают.

Пастор долго благодарил Штирлица и, не веря ещё, что он, наконец-то, свободен, ушел.

Штирлиц потянулся, зевнул и лег на раскладушку. В его голове созревал колоссальный план. Он задремал. Вдруг в кабинет ворвался Айсман.
— Ты что, его отпустил?
— Кого? — сонно спросил Штирлиц.
— Этого пастора вонючего...
— Он раскололся, — скучая, сказал великолепный Штирлиц, — и даже согласился стать моим агентом.

Айсман уважительно посмотрел на Штирлица и поправил черную повязку на глазу.
— Да, Штирлиц, однако, умеешь ты работать с людьми.

Они попили чаю, Айсман рассказал пару новых хамских проделок Бормана и посоветовал остерегаться садиться на второй от двери унитаз.

Так они просидели до конца рабочего дня.

ГЛАВА 6
Штирлиц родился в январе, но свой день рождения отмечал Первого Мая, чтобы показать свою солидарность с международным рабочим классом. В прошлом году, в этот день он пригласил одного Мюллера, но по гнусной инициативе Гиммлера, к нему домой заявилась вся верхушка Рейха, которая считала своим долгом поздравить его с праздником, и каждый, как бы издеваясь, дарил то портрет Сталина, то кирзовые сапоги, то полное собрание сочинений Карла Маркса на китайском языке, а Борман даже сподобился подарить свою старую секретаршу. Этого Штирлиц ему простить не смог. Секретаршу он тут же вручил Шелленбергу, который за это подмешал Борману в нарзан немного пургену.

Один только добрый и интеллигентный Мюллер преподнес Штирлицу подшивку французской порнографии за 1917 год.

Всё было бы ничего, если бы офицеры не укушались до свинского состояния и не загадили Штирлицу всю квартиру. Штирлицу не было жалко разбитой хрустальной люстры, сервиза, поломанной мебели, но это было дело принципа, и на этот раз Штирлиц приглашать никого не стал. Он со всех сторон обдумал свое положение и предусмотрительно решил отметить день рождения на даче в обществе пастора Шлага и его прихожанок, скрывшись тем самым от непрошенных гостей.

Стол поставили буквой "Ш". Довольный Штирлиц щедро раздавал указания и, хотя его никто не слушал, чувствовал себя большим начальником. Агентура пастора Шлага, одетая в белые переднички, хлопотала на кухне, накрывала на стол, с восторгом ловила каждое слово господина штандартенфюрера.

Английский агент, загримированный под женщину и тоже в белом передничке, кропотливо маскировал по углам микрофоны. Сердце его пело. Он, наконец-то, вышел на самого Штирлица. Автобус с женщинами приехал всего три часа назад. Любопытные женские лица выглядывали из окон автобуса на вышедшего им навстречу Штирлица. Он был в халате, распахнутом на волосатой груди. На его голове была натянута сеточка. Зачем, Штирлиц не знал, но он видел точно такую же у Шелленберга.

Сегодня Штирлиц снова принимал ванну.

Пастор Шлаг вылез из кабины и отдал честь.
— Сколько? — спросил Штирлиц, бросая быстрый взгляд на автобус.
— Двадцать одна.
— Очко, — порадовался Штирлиц.
— Двадцать проверенных агентов и одна новенькая, — сказал пастор Шлаг, розовощеко улыбаясь.
— Командуйте, — разрешил Штирлиц.

Пастор Шлаг набрал полную грудь воздуха и препротивным голосом заорал:
— В одну шеренгу становись!
— Становись, становись... — отозвалось эхо, и в кустах что-то зашуршало.

Женщины, хихикая и переговариваясь, вылезли из автобуса, и через двадцать минут пастору удалось их построить.

Штирлиц принял боевой вид и сказал:
— На первый второй рассчитайсь! Первые номера — на кухню, вторые — накрывать на стол. Женщины сновали туда-сюда, а Штирлиц и пастор Шлаг играли в подкидного дурака на щелбаны. Когда всё было накрыто, Штирлиц сел во главе стола, а пастор Шлаг оправил белую манишку и поднял бокал шампанского.

Внезапно во дворе заурчал мотор. Штирлиц посмотрел в окно. Из подъехавшего бронетранспортера вылезал Борман. Дача была оцеплена эсэсовцами. Эсэсовцы сидели на всех деревьях, в кустах, на крыше и в других интересных местах. Практичный Шелленберг хотел застичь Штирлица врасплох и ещё за неделю велел окружить дачу. Из бронетранспортера выползли Гиммлер и Геббельс, и Штирлиц смачно плюнул на только что вымытый пол. Гиммлер, уже порядком набравшийся (по дороге они заехали в женский концлагерь, и комендант угостил их наливочкой), убеждал Геббельса, что Штирлицу будет в три раза приятней, если бронетранспортер заедет прямо в дом.

Штирлиц умел сдерживать свои чувства.
— Заразы!!!

Он схватил бутылку шампанского и метнул в сервант. Посыпались осколки.

— Я тоже не люблю шампанское, — сказал подошедший Мюллер. Офицеры весело рассаживались за столом, обнимая прихожанок пастора Шлага, Борман потянулся за гусем с яблоками и опрокинул канистру с квасом.

Мюллер преподнес Штирлицу букет красных роз.

— Предлагаю, — заорал Геббельс, — выпить за истинного патриота Рейха, штандартенфюрера СС фон Штирлица.
— Хайль Штирлиц! — закричали гости.

Мрачный Штирлиц один за другим кушал из большого серебряного блюда пельмени.

Шелленберг привстал, потянулся за куском торта, Борман подложил ему большую кнопку.

Шелленберг подскочил до потолка и приземлился на стол, опрокинув на Гиммлера трехлитровую банку с майонезом. Нерастерявшийся Гиммлер, не разобрав, кто это сделал, дал в нос сидящему рядом Герингу. Тот опрокинулся вместе с креслом.

Штирлиц наливал Мюллеру очередную стопку коньяка.

Опрокинутый Геринг подполз к столу и попытался встать. Вставая, он зацепился головой за ногу Геббельса, который произносил тост, и приподнял его над столом. Геббельс, ничего не понимая, закричал "На помощь!" и упал на стол. Женщины зашлись от смеха.

Мюллер наливал Штирлицу очередную стопку коньяка.

Геббельс, угодивший лицом в блюдо с карпами, пытался доказать ничего не понимающим рыбам превосходство арийской расы над всеми другими и агитировал записываться в "Гитлерюгенд".

Укушавшийся адъютант Гиммлера по имени Фриц, шатаясь, подошел к Штирлицу и стал поздравлять его с днем рождения.
— Я восхищаюсь вами, господин штандартенфюрер! Вы — мой идеал контрразведчика!

Они выпили на брудершафт.

Мюллер, которому понравилась сидящая рядом блондинка, посмотрел на часы и сказал:
— По-моему, нам пора спать.

Гиммлер встал и покачал перед носом Штирлица указательным пальцем:
— А всё-таки, Штирлиц, вы бо-ольшая свинья, пытались от нас скрыться на даче...

— Извинитесь! — возмутился адъютант Фриц и влепил Гиммлеру пощёчину.
— Извините меня, Штирлиц, — сказал Гиммлер.

Пьяный Борман обходил стол и по очереди пытался завести знакомство с женщинами. От него несло водкой и чесноком, и женщины с отвращением отталкивали его. Английский агент спрятался от Бормана под столом.

Не солоно хлебавши, Борман сел рядом с пастором Шлагом.
— Б-борман, — сказал Борман, протягивая потную ладонь.
Они познакомились и выпили. Закусили. Ещё выпили. Вскоре пастор Шлаг, подтягивая в терцию с Борманом, запел:
— От Москвы до Британских морей...

Вольф, Холтофф и фон Шварцкопфман затеяли преферанс. Пулю писали мелом на полу. Фон Шварцкопфман проигрывал и ругался. Вокруг них столпилось большинство женщин, они с азартом наблюдали за игрой и подсказывали незадачливому фон Шварцкопфману.

Гиммлеру стало плохо, он залез под стол и заснул, потеснив английского агента.

Штирлиц вспомнил, что сегодня у него день рождения. Он с отвращением оглядел зал и понял, что праздник испорчен.

"Их бы собрать всех гадов где-нибудь... Только не на моей даче... И запалить фитиль у ящика с динамитом..." — устало подумал Штирлиц.

Он плюнул в Геринга, прихватил с собой бутылку портвейна и направился в туалет отдохнуть от вульгарного шума.

Из-под стола вылез английский агент и по-пластунски пополз в том же направлении.

Туалет Штирлица был отделан югославским кафелем. Рядом с бассейном стоял голубой финский унитаз. Штирлиц присел, подпер щеку кулаком и задумался, глядя на репродукцию картины Левитана "Русская осень". Штирлицу вспомнилась родная деревня, стог сена, девушка с родинкой на левой груди.

"Черт возьми, — подумал Штирлиц, — кругом одни жиды!"

И тут ему пришла в голову мысль поздравить Центр со своим днем рождения. Штирлиц попытался вспомнить, куда он прошлый раз засунул рацию. Ни под умывальником, ни в бачке он её не нашел. Зато в самом унитазе обнаружил нечто похожее. По крайней мере, это нечто было со знаком качества.

"Феликсу от Юстаса. Совершенно секретно, — передавал Штирлиц открытым текстом. — Поздравляю со своим днем рождения, желаю счастья в труде и в личной жизни. Юстас." Центр не отвечал.

"Заснули они там что ли?" — подумал Штирлиц и повторил сообщение.

Было похоже, что в Центре уже отметили день рождения, надрались и спят. Штирлиц огорчился, что там надрались без него. И выключил рацию.

"Понавешали тут!" — он дернул за веревочку, бачок заурчал.

Английский агент за дверью сменил кассету. Неудовлетворенный Штирлиц пнул дверь ногой, дверь ударила агента по носу, и Штирлиц, забыв бутылку портвейна, пошел к столу.

Агент, потирая распухший нос, вошел в туалет.
"Где он прячет рацию?"
Агент стал искать и сразу нашел бутылку портвейна.

Борман, напоив пастора Шлага так, что тот упал под стол, привязал его шнурки к ножке стола и, потирая руки, по привычке пошел в туалет. В туалете английский агент пил портвейн.
— П-пардон, мадам, — сказал Борман, закрыл дверь и тупо уставился на букву "М".

"У Штирлица перепутаны таблички на дверях. На женском туалете висит табличка "М". Тут надо подумать. Что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?"

Задумчивый Борман взвесил все "за" и "против", загнул три пальца и поменял таблички. Потом подумал, что сделал доброе дело, и поменял таблички назад.
— Люблю порядок, — сказал он вслух и вошел в другую дверь.
Раздался визг, и Борман вышел с отпечатком ладони на правой щеке.
"Левша, — подумал Борман, — ничего не понимаю!"
И обиженный Борман пошел в сад.

В зале все уже спали. Генерал фон Шварцкопфман во сне бормотал:
"Шесть пикей — "Сталинград". Куда вы с бубями, ваши не лезут..."

И только Штирлиц сидел в углу и при свете торшера читал Есенина.

— Нет, не могу я видеть вас —
Так говорил я в самом деле,
И не один, а сотню раз, —
А вы — и верить не хотели...

ГЛАВА 7
Мостовая блестела после дождя, но солнце уже освещало мрачные берлинские улицы и предвещало прекрасный день. Выставленный кем-то в открытое окно репродуктор на всю улицу пел женским голосом о том, как хорошо, когда над Германией светит солнышко, и рядом с тобой — твой милый.

"Не плохо бы съездить на пляж", — подумал Штирлиц, останавливаясь у пивного ларька. Последнее время русский разведчик чувствовал себя очень уставшим. Все его замучили: Центр, который обещал прислать новую радистку, но не торопился выполнять обещание, пастор Шлаг, который почему-то решил, что Штирлицу нужны женщины и присылал их к нему прямо на работу. А уж об офицерах Рейха и говорить не приходится! Они Штирлица прямо-таки достали!

— Пиво есть? — спросил Штирлиц у молоденькой миловидной продавщицы.
— Да, господин Зенгель.
— Не называй меня, девочка, Зенгелем, — попросил Штирлиц, — моя новая кличка в контрразведке — господин Бользен.
— А вы не называйте меня девочкой, господин Бонзель.
— Согласен, — улыбнулся Штирлиц и поцеловал её в ухо. — "Жигулевского" нет?
— Только "Баварское", — вздохнула продавщица.
— "Жигулевского" нет, очередей нет! — привычно повозмущался Штирлиц. — Что за страна!
— Ох, и не говорите, господин Бользен! Как только люди тут живут!
— Мне двадцать штук.

Штирлиц погрузил в рюкзак ящик пива и подал девушке пять марок.
— Сдачи не надо!

Бутылки радостно позванивали у Штирлица за спиной, навевая самые приятные мысли. Штирлиц любил путь домой, когда за спиной громыхает рюкзак с пивом, а в голове царит предвкушение приятного времяпровождения. В такие минуты ностальгия по Родине отступала. Штирлиц вспомнил, как четырнадцать лет назад, в Урюпинске, он купил, отстояв полтора часа в очереди, пять литров пива в целлофановый пакет и, когда нес его домой, выпил всё по дороге, так как в пакете обнаружились дырки.

Невероятно, но этот полиэтиленовый пакет буквально преследовал Штирлица в первые месяцы его пребывания в Германии. Что-то ещё он оставил в те далекие годы в славном городе Урюпинске, но что, Штирлиц вспомнить не мог, потому что друзья-чекисты избили его до потери сознания, и так замутненного после пяти литров пива.

— Если бы я послал Айсмана за пивом, — подумал Штирлиц вслух, — и он бы его не принес, я бы его убил.

С некоторых пор Штирлиц для конспирации думал вслух. Чего только не узнавали его соратники по партии о себе в такие минуты.

Привычно открыв ногой дверь в подъезд, Штирлиц начал подниматься по лестнице.

— Папаша! Закурить не найдется?

Штирлиц поднял взгляд. Три подростка с нашивками "Гитлерюгенда" сидели на подоконнике со смазливой девчонкой. Один из них бренчал на гитаре. Опорожненная бутылка дешевого вина валялась на полу.

"Тоже мне, пионеры!" — подумал Штирлиц, протягивая папиросу.

— А теперь спичку!

"Нарываются", — подумал Штирлиц, протягивая коробок.

— А что у тебя в рюкзаке?
— Пиво.
— Снимай рюкзак!

Штирлиц вздохнул и снял рюкзак, достал кастет, но подумав "Всё-таки дети", положил обратно. Штирлиц любил детей.

— Долго ещё ждать? — спросил обнаглевший юнец.

Звонкой оплеухой Штирлиц сшиб его с подоконника, ловко подхватил за шкирку и мощным пинком запустил его по лестнице.

Оторопевшие подростки хотели ускользнуть на верхний этаж, но ни один из них не покинул место инцидента без помощи Штирлица.

— Сколько лет? — спросил Штирлиц, взяв испуганную девчонку за подбородок.
— Семнадцать...
— Пиво будешь? Пошли.

В прихожей было накурено. Здесь же стояли черные лакированные сапоги с надетой на них фуражкой.

"Не иначе как Айсман, — подумал Штирлиц. — Больше трёх бутылок не дам. Старая халява!" Он пнул фуражку ногой, сдернул с вешалки грязные портянки Айсмана, и, прислушиваясь к доносившейся матерщине, прошел в комнату.

Айсман, упираясь пятками в свежую скатерть, развалился в кресле, обнимал двух красоток и рассказывал похабные анекдоты. В этом он был большой дока и порой смешил даже Штирлица, который, как чекист, стремился быть невозмутимым.

— Айсман! — рассвирепел Штирлиц. — Ты почему сам разулся, а баб не разул?!
— А может тебе их ещё и раздеть? — отозвался Айсман.

Не отвечая, Штирлиц подошел к столу, спихнул ноги Айсмана, поставил на стол стакан из кармана и налил коньяка. Закусив огурчиком, который ему услужливо протянула одна из красоток, Штирлиц сказал:
— Сам раздену, если надо будет.

Тут в комнату вошла девушка с лестницы. Она тащила за собой громыхающий рюкзак.

— Пиво! — возрадовался Айсман, вскакивая с кресла и, мгновенно растеряв свой респектабельный вид, в три прыжка оказался у рюкзака. — А это что за лапочка?
— Познакомься, — сказал Штирлиц. — Как тебя зовут?
— Элена, — пролепетала девочка.
— Элена — это хорошо! — довольный Айсман доставал бутылки и расставлял их на полу, как фельдфебель расставляет своих солдат на плацу. — Чисто немецкое имя. А вот это, — он указал на своих красоток, — Эльза и Гретхен, или нет, наоборот, Гретхен и Эльза. Или... Впрочем, это не важно.

Они сели за стол и стали пить пиво из бутылок. Штирлиц давно научил офицеров Рейха пить прямо из горла, ссылаясь на свои хорошие манеры.

Айсман занялся Эленой и полез к ней под юбку. Элена смущалась и создавала видимость, что ничего особенного не происходит.

— Люблю молоденьких девочек, — пояснил Айсман Штирлицу.
— А я люблю Фюрера! — флегматично сказал Штирлиц.
— И я тоже! — поддакнула Элена.
— Фюрера каждая собака любит. Ты меня полюби, — не унимался Айсман, пытаясь раздеть сопротивляющуюся Элену, которая стеснялась Штирлица.

— Ну, — говорил Айсман, делая вид, что теряет над собой контроль. — В этом же нет ничего плохого. Вот был вчера в офицерском клубе, там такой стриптиз показывали, мы так нажрались.
— Подумаешь стриптиз! — сказала одна из красоток, кажется Эльза, оставив Штирлица на некоторое время в покое. — Я лучше могу!
— Посмотрим, — сказал Айсман.

"Опять бардак, — подумал Штирлиц. — А ведь хотел просто попить пива! В этой Германии всё не как у людей..."

Штирлиц вздохнул, встал, подошел к радиоприемнику. Радио Берлина, охрипнув от чревовещаний доктора Геббельса, передавало спортивные новости. Штирлиц покрутил ручку громкости, заглушив ржание Айсмана.

Репродуктор, подрагивая мембраной, бодрым молодцеватым фальцетом бубнил:
— Сегодня в семнадцать тридцать по Берлинскому времени состоится футбольный матч на кубок "Седьмая улыбка Евы Браун" между нашими любимыми командами "Морские львы" и "Небесный эдельвейс".
— Айсман! Ты любишь "Морских львов"? — спросил Штирлиц, возвратившись в кресло.
— Не пробовал, — всхрапнул Айсман, поглаживая колени Элены.
— Как я тебе нравлюсь, Штирлиц? — вызывающе помахала ножкой голая Эльза на столе. — Лучше мой стриптиз, чем тот, который видел Айсман?
— Не люблю стриптиз, — сознался морально устойчивый Штирлиц. — Люблю футбол.
— О! — воскликнул Айсман. — Женский футбол — это хорошо! Помню в Мадриде там были такие клёвые тёлки! У одной во время игры порвались трусы. Весь стадион оборжался!
— Какой женский футбол? — поморщился Штирлиц. — Ему предлагают сходить на матч, а он хочет какие-то трусы!
— Отличная идея! — вскочил Айсман. — И как она пришла к тебе в голову? Я бы не додумался! А за кого будем болеть?
— Не знаю. Давай подкинем десять пфефингов, — Штирлиц всегда называл немецкие пфенниги по-разному, всенародно объясняя это презрением к мелким монеткам, а на самом деле потому что не мог запомнить это слово. — Если орёл — "Небесные львы", решка — "Морской эдельвейс".
— Монетка есть? — спросил Айсман у Элены. — О, отлично!

Он подкинул монету и полез доставать её из-под дивана.

— Скоро там? — поинтересовался Штирлиц.
— У, черт! — запыхтел Айсман. — Я, кажется, застрял.
Женщины с радостным визгом, как будто они этого долго ждали, бросились к ногам Айсмана.

— А-а-а! — орал тот, отбрыкиваясь, и в конце концов вылез пыльный и озадаченный.

— Не нашел. Но, по-моему, это был орел.

— Элена! — скомандовал Штирлиц. — Достань!
Девушка полезла под диван. Айсман с вожделением разглядывал её стройные ножки и белые трусики.

— Что хорошо в женщинах, так это их нижнее белье, — шепнул он на ухо Штирлицу.
— Фу, — сказал Штирлиц. — Эй, под диваном! Сколько там пофингов?
— Десять пфеннигов!

Элена вылезла из-под дивана.

— Возьми себе на мороженое, — сказал добрый Штирлиц.
— А как лежало? — волновался Айсман, проявляя профессиональное любопытство. — Орлом или решкой?
— Кажется, орлом.
— Я же говорил! — воскликнул обрадованный офицер. — И стоило проверять!
— Значит, — решил Штирлиц, — болеем за "Морских львов". Предлагаю сделать флаг.

Он поднял с пола юбку Эльзы, которая, сидя на столе, болтала ногами.
— Это, пожалуй, нам подойдет.

Айсман залез на окно, сорвал шторы, отодрал карниз.
— Древко для флага, — пояснил он.

Они раскрасили юбку в цвета любимой команды. Штирлиц свернул из жести огромный рупор. Айсман принес из туалета две мотоциклетные цепи.

— А с вами можно? — попросилась Гретхен, поправляя прическу перед разбитым зеркалом на стене.
— Нет. В футбол играют настоящие мужчины. Женщинам там не место.
— Вы же не играть идете, а смотреть, — капризничала Гретхен, — мы тоже хотим посмотреть! Ну, Штирлиц! Ну, Айсман!
— Может возьмем? — предложил Айсман шепотом.
— Женолюб! — так же шепотом ответил Штирлиц и громко спросил. — Кто тебе, Эльза, сказал, что мы не будем играть?
— Ещё как будем! — пропел Айсман, проверяя цепи на прочность.
— Я не Эльза, я Гретхен, — закапризничала девушка. — Ну, Штирлиц! Мы хотим с вами сходить на футбол.
— Сходите лучше на стриптиз, — присоветовал Штирлиц, — ключи на гвозде, потом закроете квартиру. И чтоб везде навести полный порядок! Элена! Оставишь на столе свой телефон.

ГЛАВА 8
Они прогромыхали по лестнице и сели на мотоцикл Айсмана, отличающийся отсутствием глушителя и смрадным выхлопным дымом. Айсман заправлял его ворованным авиационным бензином и постоянно ругался с полицией. Полиция не любила Айсмана. С треском они промчались по улицам. Штирлиц размахивал флагом и орал, вспоминая золотое детство:

— Я не люблю тех дураков,
Которые не любят "Львов"!
В Берлине нет спокон веков
Команды лучше "Морских львов"!

Через пятнадцать минут они подкатили к разукрашенным воротам центрального стадиона имени речи Фюрера на пятом съезде НСДАП.

Тут же подскочил чернявый мужичок с пачкой билетов.
— Господа офицеры! Могу уступить два билета по двадцать пять марок.
— Спекулянт что ли? — подозрительно прищурив глаза, спросил Штирлиц. — Айсман, дай ему по чайнику.

Айсман махнул цепью, спекулянт рухнул на мостовую с разбитой головой.

Расталкивая толпу, приятели прорвались к проходной.

— Ваши билеты! — потребовал контролер с перебитым носом и фигурой боксера.
— Какие билеты! Не видишь, мы с флагом! Айсман, дай ему по чайнику!
— Проходите, не задерживайте! — вовремя сориентировался боксер.
— Дяденька, — подергал Штирлица за штанину мальчуган с перепачканным сажей лицом и в клетчатой рубашке. — Проведите на матч...
— Этот шкет со мной, — обронил Штирлиц.

К Айсману подскочили эсэсовцы.
— Слушай, Айсман, мы с тобой старые друзья. Драка будет?
— Штирлиц кастет взял, — доверительно сообщил Айсман. — Я тоже.
— А за какую команду он будет болеть?
— Флаг видишь?
— "Морские львы"? Ну, спасибо тебе, Айсман.

Эсэсовцы побежали на свои места, оповещая своих приятелей о полученной информации.

Штирлиц зашел на трибуну и выбрал самые лучшие места.

— Еврей? — спросил он у сидящего толстячка, который вдруг отчего-то оживленно замотал головой. — А почему не в концлагере? Айсман, непорядок!
— Аусвайс! — заорал Айсман, замахиваясь цепью.
— Я, я... — залепетал толстячок. — Садитесь, господин штандартенфюрер.
— Один, — проговорил Штирлиц, усаживаясь на освободившуюся лавку, — а занимает три места! Садись, Айсман.

Разложив цепи, Айсман сел.

— Пить хочется, — сказал он, поворачивая голову то вправо, то влево и как бы кого-то высматривая в толпе. — Эй, шкет, сгоняй за пивом!

Паренек, которого Штирлиц провел через проходную, лихо козырнул и помчался в буфет.

— Быстро бегает, а? — Айсман пощелкал пальцами. — О, началось!

Штирлиц зорко смотрел, как на поле выбегают футболисты. Капитаны пожали друг другу руки. Штирлиц засвистел.

На противоположной трибуне забеспокоились эсэсовцы.

— "Морские львы"! — скандировали они, преданно глядя в сторону Штирлица.

На трибуне Штирлица моряки стали переругиваться с лётчиками.
— "Морские львы" — самая лучшая команда!
— Для уборки сортиров, — отвечали лётчики.
— Господа, вы все свиньи! И "Эдельвейсы" ваши тоже!

Прибежал шкет и доложил, что без денег пива не дают.
— А ты сказал, что ты от меня? — рассердился Айсман.
— Да, господин офицер.
— У, скоты! Пойду разберусь!
— Айсман, сиди. Сейчас начнется самое интересное.

Айсман выделил мальчику пять марок.
— Если хоть одну разобьёшь, будешь иметь дело с гестапо!

Гестаповцы, постепенно занявшие места вокруг и разогнавшие штатских, подобострастно захохотали. Айсман победно приосанился, взял цепь, в очередной раз проверил её на прочность и сказал Штирлицу:
— Хороша! Как девушка!

Заметив Штирлица, подбежал репортер в кожаной куртке, увешанный фотоаппаратами с длинными объективами, отчего он был похож на кактус.
— Господин Штирлиц, — он протянул микрофон, — как вы считаете, чем окончится матч?

Штирлиц повернулся к Айсману.
— Тут чем-то запахло! По-моему, вот от этого, в кожаном.

Штирлиц не любил репортеров после того, как они не упомянули, когда брали интервью у Фюрера, что легендарный труд "Майн кампф" был написан в соавторстве со Штирлицем. Айсман отпихнул репортера, тот поскользнулся на арбузной корке и упал в первый ряд. Раздался пронзительный свисток судьи. Футболисты начали пинать ногами мяч и друг друга. Моряки и лётчики продолжали ругаться, переходя к всё более замысловатым эпитетам. Гестаповцы осмеивали и тех и других, эсэсовцы обидно свистели. На матч никто внимания не обращал. Но перейти от оскорблений к делу никто не решался, пока молчал Штирлиц.

Айсмановский паренёк принес пива и пять марок.
— Они сказали, что извиняются. Они не знали, что господин Айсман просит пиво для господина Штирлица.
— Молодец, — похлопал по зардевшейся от восторга щеке Айсман. — Вырастешь, гестаповцем станешь! Штирлиц, пиво пришло!

Штирлиц открыл о край лавки первую бутылку и запрокинул голову. Пока он пил, царило томительное молчание. Гестаповцы жадным взглядом следили, как бутыль опорожняется.

— Угощайтесь, друзья, — сказал подобревший Штирлиц, оторвавшись от бутылки. Гестаповцы потянулись к ящику.

Репортер, выбравшись из первого ряда, пронзительно закричал, взвизгивая на каждой гласной:
— На стадионе пить спиртные напитки запрещёно! Полиция! Тут распивают алкоголь!

Гестаповцы щелкнули зубами, как затворами.

Штирлиц снова отнял бутылку ото рта, отер губы и проговорил:
— Он меня утомил.
— У, гад! — заорал Айсман и, размахивая цепью, бросился к репортеру, сигая через ступеньки. За ним летели негодующие гестаповцы.

Штирлиц встал на трибуне и начал размахивать флагом. Это был сигнал.

Началась всеобщая драка. Моряки месили лётчиков, те — моряков, эсэсовцы и гестаповцы — и тех и других, и ещё штатских. Каждый занимался своим делом.

Душа Штирлица ликовала.
Он схватил цепь, закрутил её над головой, уподобляясь вертолету, и в несколько прыжков спрыгнул на поле.

Под руководством капитанов команды молотили по ненавистным рожам соперников и судьи.

Штирлиц пробрался к судье, поднял его за майку и прохрипел:
— Ты почему плохо судишь? И почему один? Должно быть три судьи! Где ещё два?
— Их забрали на фронт! — страдал бедный судья, — не бейте меня по лицу, у меня дети и плоскостопие!
— Тоже мне, дальтоник! — воскликнул Штирлиц и, подхватив мяч, понесся к вражеским воротам. Долбанув вратаря по голове цепью, Штирлиц мастерски забил гол.

— Гол! — заревел он.
— Гол!!! — отозвался стадион.

На табло загорелась огромная цифра "1".

Среди дерущихся футболистов замелькала полицейская форма.
— Руки! — орал капрал. — За голову! Куда?!!!

Штирлиц полез на ворота. Четверо полицейских повисли у него на ногах, как кокосовые орехи. Штирлиц отбрыкивался и кричал:
— Скоты! Легавые морды! Ненавижу!

Со Штирлица стащили сапог, а он с ловкостью орангутанга залез на перекладину и стал бить цепью всех, кто к нему приближался.

На поле въехали ещё четыре полицейских машины. На трибуне Айсман орал в рупор отборнейшие ругательства и, если бы не перевязанный глаз, сошел бы за Геббельса. К воротам Штирлица дюжие полицейские тащили брандспойт.

Неожиданно Штирлиц заметил на своем носке дырку, сквозь которую просвечивалась грязная пятка.
— Отдайте сапог, и вам ничего не будет! — крикнул он.

Десятка три полицейских окружили ворота.
— Слезай, хулиган!

Штирлиц спрыгнул и начал крушить цепью по наглым полицейским.

Побоище продолжалось минут пять. Штирлиц, к великому облегчению полицейских, споткнулся, его повалили на траву, отобрали цепь и связали.

Перевернутого вверх ногами Штирлица понесли в машину, а он смотрел как на трибуне Айсман выламывает со своей бригадой скамьи и устраивает настоящую баррикаду. "Часов пять продержится," — с надеждой подумал Штирлиц. Его бросили в машину вместе с десятком других правонарушителей. Через минуту машина быстро уехала с поля, так как майор, руководящий операцией, боялся, что пленных могут освободить.

ГЛАВА 9
В полицейском участке перед захваченными хулиганами извинились.
— Господа болельщики! Администрация просит прощения за отсутствие удобных одиночных камер. Не далее как вчера состоялась забастовка проституток Берлина, и камеры переполнены.
— Небось опять понизили зарплату, — мрачно сострил Штирлиц. — И куда только смотрит профсоюз? За какие-то вонючие десять марок обслуживать вшивых немецких солдат!

Майор, снявший фуражку и оказавшийся внезапно белобрысым и ушастым, вытер лоб рукавом мундира и с интересом посмотрел на Штирлица.
— Вас я буду допрашивать первым, — сказал он Штирлицу.
— Попробовал бы не допросить!
— Пожалуйста, пройдемся в мой кабинет.

Штирлиц, отталкивая конвоиров, послушно прошел в кабинет.

Майор сел за стол. Штирлиц посмотрел на висящий на стене портрет Фюрера и подумал:
"Господи! И тут Фюрер! Прям культ личности какой-то!"

— За кого болели, господин штандартенфюрер?
— "Морские львы".
— О! — восхитился полицейский. — Отто, два кофе!

Толстый бритый под машинку фельдфебель принес три кофе.
— Какой был счет, когда вас забрали?
— Один-ноль в мою пользу.
— Класс! — возрадовался майор. — Отто, две сигары! Однако, футбол нынче стал уже не тот.
— Да, — согласился Штирлиц. — Вот, я помню, был в Мадриде на женском футболе, там были такие клёвые тёлки. У одной во время матча порвались трусы и отлетела застежка на лифчике. Весь стадион визжал от восторга.

Майор заржал, представив эту картину, и чем-то напомнил Штирлицу Айсмана.

— Да вы остряк, господин штандартенфюрер! Будьте любезны назвать свою фамилию.

Бритый фельдфебель с хлюпом допил кофе и застучал на пишущей машинке.

— Фон Штирлиц, — скромно сказал Штирлиц.
— Да вы действительно шутник! Ну, а на самом деле?
— Штирлиц.
— Слушайте, давайте отставим шутки в сторону. Я же на работе.

Штирлиц пожал плечами.

— Неужели вы думаете, — убедительно сказал майор, — что я не видел самого Штирлица? Да, я его не видел! Но много о нем слышал. Вот на днях, — майор невольно понизил голос, — 172-е отделение задержало Штирлица. Это был такой широкоплечий великан, светловолосый, с открытым честным выражением лица. Словом, истинный ариец. Мне майор 172-го отделения рассказывал, что Штирлиц там такое устроил, хуже, чем русские под Сталинградом! Его только сам Мюллер смог успокоить! Все мы очень любим Штирлица!
— Я рад, — сказал польщенный Штирлиц, — но Штирлиц — это всё-таки я.
— Ну, батенька, у вас мания величия! Какой же вы Штирлиц? Вы же на него совершенно не похожи.
— А кто же я тогда? — спросил Штирлиц.
— Ну, не знаю... Но не Штирлиц, это точно! Посудите сами, сегодня вы скажете, что вы — Штирлиц, завтра — Адольф Гитлер, послезавтра — Эйфелева башня...
— А что, — сказал Штирлиц, гася бычок от сигары, — Эйфелева башня — в этом что-то есть... Но пока что я хотел бы остаться Штирлицем.

Майор нервно забарабанил пальцами по столу. Фельдфебель Отто наклонился к майору и жарко зашептал на ухо:
— Господин майор, среди помешанных психов и буйные встречаются! Его же в психбольницу надо — а ну как сейчас всё начнет крушить!

Штирлиц равнодушно достал пачку "Беломора" и прикурил папиросу. Натренированное ухо русского разведчика легко могло расслышать любой шепот, но Штирлиц никогда этим не пользовался.

— Гм... — пробурчал майор, с опаской глядя на Штирлица. — Кстати, господин штандартенфюрер, работа у вас не из легких, наверное, сильно устаете... Я мог бы устроить вас на некоторое время отдохнуть в загородный пансионат. Представьте себе: свежий воздух, парное молоко к завтраку, никаких бомбежек... Там может и имя свое вспомните...

— Тс-с-с! — Отто из-за спины Штирлица поднес палец к губам и сделал зверское лицо.

— Парное молоко?.. — задумчиво пробормотал Штирлиц, почесывая подбородок. — А пиво там есть?
— Конечно!

Майор энергично закивал головой, улыбаясь опасному собеседнику, и, чтобы не рисковать, тут же добавил:
— И вино! И водочка!
— Согласен, — сломался Штирлиц.

Через пять минут крытая полицейская машина уже везла Штирлица в пригород Берлина.

Штирлица сопровождали два полицейских, удивительно похожих на Отто и, соответственно, друг на друга. Русский разведчик предложил им сыграть в очко и, когда машина подъехала к психиатрической лечебнице, выиграл семь марок.

ГЛАВА 10
Кабинет главного врача психиатрической лечебницы имени Второго съезда НСДАП напоминал бы зал Дрезденской галереи, если бы не решётки на окнах. На обитых дубом стенах висело множество портретов: от лошади Александра Македонского до господа бога. Штирлиц с интересом осмотрелся.

Главный врач Арнольд фон Швацц в роскошном белом халате и внешностью мясника, с красной рожей, пропитыми глазами и в золотом пенсне на носу, встал, оперся на стол руками и дыхнул на Штирлица перегаром.

— Э... Как мне сказали, господин Штирлиц?
— Без сомнения, — уверенно подтвердил Штирлиц.
— А я — Арнольд фон Швацц, главный врач в этом заведении.
— Еврей? — прищурился Штирлиц.
— Что вы! Истинный ариец! Не обязательно ведь каждому врачу быть евреем.
— Вот и я думаю, — сказал Штирлиц, — почему это среди врачей одни евреи?
— Не все. У нас ещё есть, например, три итальянца, два австрийца, японец и даже один уругваец, — заметил фон Швацц, улыбаясь. — Значит, вы и есть фон Штирлиц?
— Штандартенфюрер СС, — подтвердил Штирлиц. — Меня сегодня об этом уже раз десять спрашивали. Могу и морду набить!
— Послушайте, почему бы вам не быть Бонапартом? У нас по нему документации два ящика, вам и самому будет интересно почитать. Да и компания неплохая — Бонапартов у нас уже штук двадцать. Можно в футбол играть...
— На фиг мне ваши Бонапарты! — возмутился Штирлиц. — Я сам себе Штирлиц.
— Очень хорошо. Прошу вас, покажите язык... У вас в родне никто не болел венерическими заболеваниями?
— Нет, — признался Штирлиц.
— Вы алкоголик?
— Нет, конечно. Но привык пить, начиная с утра.
— Вот как? Мне нравятся такие пациенты.

Главврач залез в стол и извлек оттуда початую бутылку французского коньяка.

— Не откажетесь? Я так и думал... Мне презентовал её один господин, который поначалу считал себя аргентинским шпионом, а потом переквалифицировался в Бонапарты. Давайте выпьем за то, чтобы каждый мог быть тем, кем он хочет быть.
— Например, Эйфелевой башней.
— Вот именно!

Покончив с оформлением нового пациента доктор фон Швацц проводил Штирлица к домохозяйке. Штирлиц получил полосатую пижаму с длинными рукавами и рулон туалетной бумаги.

— Возьмите ещё рулончик, господин штандартенфюрер, — посоветовала сестра- домохозяйка, пожилая женщина с располагающей внешностью.
— Здесь что, плохо кормят? Как в Рейхе?
— Наоборот! Потому и советую. У нас вам будет очень хорошо! Вас будут прекрасно кормить, одевать...
— Что, и задницу у меня будете подтирать?

Сестра деликатно посмеялась незамысловатой шутке больного.

Обвешенного шестью рулонами туалетной бумаги Штирлица проводили в его палату. Когда Штирлиц увидел в палате трех Фюреров в больничных халатах, он ничем не выдал своего удивления.

— Хайль Гитлер! — проорал он, вытаращив глаза и выбросив вперед руку.
— Хайль! — ответили трое одновременно.

У всех троих было бледное худое лицо, челка, спадающая на лоб, черные усики и тупое выражение лица.

— Узнаю моего любимца Штирлица, — сказал один из Гитлеров.
— Здорово, дружище Штирлиц, — воскликнул второй.
— Присаживайтесь, Штирлиц, — отозвался третий, отодвигая стул. — Мы как раз изволили нарисовать пулю, и нам не хватает партнера.
— Пробовали предложить Кальтенбруннеру (он в соседней палате), но этот гад зачитался порнографическим романом, — сказал второй Гитлер.

Штирлиц закинул туалетную бумагу в угол, где уже была свалена целая куча рулонов, и подсел к столу.

— Вас как различают? — спросил он. — По именам или по фамилиям?

Больные переглянулись.
— Гитлеры мы, — сказали они хором. — Адольфы.
— Отлично, — сказал Штирлиц. — Я буду вас по номерам звать. Ты, — он ткнул пальцем, — будешь Фюрер-Первый, ты — Фюрер-Второй, ты — Фюрер-Третий. Смотрите, не перепутайте!
— Не перепутаем!
— Так вот. Меньше, чем по пять пфефингов, я играть не согласен, — сурово предупредил Штирлиц.
— Обижаете, — развел руками Фюрер-Третий.

Через полтора часа Штирлиц снял с вождей германской нации двадцать три марки и отправился спать.

— Чистое постельное белье — это хорошо, а то спишь постоянно, как в свинарнике...

Фюреры хотели что-то поддакнуть, но после произнесенных русским разведчиком слов тут же раздался его громкий храп.

Во сне Штирлиц гулял по вечернему Урюпинску и везде, куда только он не бросал своего спокойного взгляда, он видел Фюреров: гуляющих с Евами Браунами или с собакой, постригающих газоны или разговаривающих с Герингами. Со всеми Штирлиц здоровался по-простому, без всяких там "Хайль!" и вскидываний руки, и все отвечали ему вежливо:
— Добрый вечер, товарищ Штирлиц, не правда ли прекрасная погода? А не читали ли вы последний доклад Великого Сталина?
— Как же, как же, — отвечал Штирлиц. — Конечно, ещё вчера взял и не прочитал этот самый доклад!

Штирлиц был совершенно счастлив. Потому что он был наконец-то на пенсии.

ГЛАВА 11
Штирлица разбудил осторожный шорох возле кровати. Он приоткрыл веки и сразу же понял, что наступило утро.

Изящная медсестра, блондинка с роскошным бюстом, ставила на столик возле кровати Штирлица завтрак: крутое яйцо в блестящей подставочке, парное молоко в граненом стакане и дымящуюся чашку кофе.

— Не изволите ли откушать, господин Штирлиц? — томно спросила медсестра.
— Это что, завтрак? — поинтересовался Штирлиц. — А где прожаренный бифштекс? Где обещанная кружка пива?
— Ну, господин штандартенфюрер, — делая Штирлицу глазки, проворковала девушка. — Даже сами Адольфы Гитлеры не кушают по утрам мясо.
— Хм... Кстати, а где они?
— Умываются.
— Ишь, чистоплюи! — буркнул Штирлиц и подумал, что неплохо бы тоже умыться.

Русский разведчик сходил в ванную комнату, где налил на полу целую лужу, поиграв с фюрерами в войну. Они повеселились от души: обрызгали все стены и опрокинули друг на друга несколько ушатов воды. Наконец, мокрые и довольные, они вернулись в палату и изволили откушать. Штирлиц намусорил на пол скорлупой от яйца. "Могли бы и почистить," — проворчал он. Одного яйца ему показалось мало, и он съел яйца Фюрера-Первого и Фюрера-Третьего. Второй Гитлер успел сожрать яйцо сам, за что получил от Штирлица подзатыльник.

— Обжоры! — ругался Штирлиц, — вас трое, а я тут один!

После завтрака господин штандартенфюрер, отдыхая, прошелся по прекрасно ухоженному саду, впервые за последние десять лет понюхал розы, решил при первой же возможности подарить розы своей радистке. Потом вспомнил, что радистки у него нет. Тогда, огорчившись, разведчик нарвал роз и подарил их знакомой медсестре, ущипнув её при этом за пышный зад. И вернулся в палату.

К приходу Штирлица Фюреры уже приготовили стол для преферанса и, коротая время, обсуждали, поимеет ли Штирлиц медсестру, как, где и как скоро.

— А вот и Штирлиц! — Фюрер-Первый радостно запрыгал на стуле. — Мы намереваемся крупно отыграться.
— На одну лапу играть собираетесь? — хмуро сострил Штирлиц. — Ладно, раздавай.

Фюрер-Второй начал раздавать карты. Фюрер-Третий, дрожа от нетерпения и подпрыгивая на месте, щипал себя за усики.

Во дворе зафырчал мотор.

— Ещё кого-то привезли, — сказал Фюрер-Второй, кидая последнюю карту.

Штирлиц глянул в окно. Внизу стояла правительственная машина Гитлера с полным экскортом телохранителей. Сам Адольф Гитлер, размахивая руками, о чем-то разговаривал с перепуганным фон Шваццем.

— Э, — сказал Штирлиц. — Ещё одного вашего привезли.

Фюреры, опрокидывая друг друга, бросились к окну.
— Никак Гитлер? — молвил Третий Фюрер.
— Почти как настоящий, — согласился Первый.
— И с ним ещё толпа, — закричал Фюрер-Второй. — Геббельс, Геринг, Гиммлер...
— Сплошное "Г", — с неудовольствием заявил Штирлиц. — Не успели за стол сесть, они тут как тут.

Минуты через три Адольф Гитлер уже входил в палату к Штирлицу.
— Штирлиц! — не скрывая радости, бросился он к русскому разведчику. — Ну как же можно? У нас такие проблемы с русскими на фронте, такие непорядки в Рейхе! А вы тут в преферанс балуетесь!
— Вот именно! — поддакнули остальные Фюреры. — В преферанс балуетесь!

— Нет, это просто не по-партийному! — размахивая руками кричал Гитлер, взвизгивая в конце каждой фразы. — Я прошу вас: немедленно одевайтесь и поедем на шашлычок. Я приказал — коньяк уже разлили... Вы же знаете, какие скоты меня окружают! Им никому нельзя верить! — голос Гитлера снизился до шепота.

— Кальтенбруннер в соседней палате, — сказал Третий Фюрер, — такой гад. Всё время французские порнографические романы читает, ни разу в преферанс с нами не сыграл.
— Может он не Кальтенбруннер, а марокканский шпион, — предположил Фюрер Второй.
— Или афганский? — подхватил мысль Фюрер Первый.

Штирлиц нахмурился: один из вышеупомянутых "скотов" — рейхсфюрер Геринг — показался в проеме двери. Челюсть Геринга отвисла на добрых два пальца. Озираясь по сторонам, Геринг увидел рулоны туалетной бумаги и, издав непередаваемый рык, устремился к ней.

— Штирлиц! Подарите!

Невменяемый Геринг опустился на колени, быстро запихивая туалетную бумагу под мундир.

— Да, мой Фюрер, вы правы, — согласился Штирлиц, с отвращением глядя на запихивающего рулоны за пазуху Геринга. — Я схожу за формой.

У порога его встретил улыбающийся во весь рот Арнольд фон Швацц.
— Ну, вы и шутник, господин штандартенфюрер, — обрадовался он при виде Штирлица. — Надо ж такое придумать: Эйфелева башня!
— Не подлизывайся, — сказал Штирлиц. — Здесь не так уж и хорошо. Пивом, например, так и не угостили.
— Это мы сейчас быстренько организуем!
— Потом, — махнул рукой русский разведчик. — В Рейхе нас с фюрером коньячок ждет, а смешивать — самое последнее дело.
— Да-да, вы правы, господин Штирлиц!
— Где моя форма?
— Одну минуту, медсестра вас проводит.
Штирлиц похлопал медсестру по пухлой щечке, и они пошли за формой.

Доктор фон Швацц вошел в палату и оторопел. На него смотрели сразу четыре Гитлера с неразличимыми челками, усиками и выражениями лиц.
— А-а... — ахнул главврач. — Господин... Фюрер...
— Да? — отозвались все четверо.
— Э-э... — пролепетал доктор фон Швацц и вывалился в коридор.

Он понял, что ему никогда не узнать, который из Гитлеров настоящий. Как можно было пускать великого Фюрера в палату к этим придуркам? Что же теперь будет? Это же конец великому Третьему Рейху и его, Арнольда фон Швацца, карьере! Ведь теперь он не сможет выбрать настоящего Фюрера из этих четверых. Вдруг наружу выйдет не Адольф Гитлер, а сумасшедший!

Пот ручьем лил по лицу главврача.
— Как же быть? — мучился доктор. — Может приказать медсестре раздеться, а потом посмотреть на реакцию Фюреров. Настоящий Гитлер должен быть импотентом... А вдруг они все четверо — импотенты?

В конце коридора появился радостный Штирлиц. На его щеке красовался красный отпечаток женских губ. Разведчик насвистывал марш "Прощание славянки" и бодро делал отмашку рукой.

— Господин Штирлиц! — бросился к нему фон Швацц. — Помогите!

И фон Швацц стал на ходу объяснять ситуацию.

— Разберемся, — сказал Штирлиц и толкнул дверь палаты.

Адольфы сидели за столом и играли в дурака.

Штирлиц, не задумываясь, подошел к одному из них и, смешав карты на столе, заявил:
— Пойдемте, мой Фюрер, нас ждут дела в Рейхе.

— Как вы узнали его, господин штандартенфюрер? — шепетом спросил главврач.
— Какая ерунда, — отмахнулся Штирлиц. — Настоящий — это тот, кто в форме. А кто в халатах — те ваши.
— Ах! — радостно удивился доктор. — Ну конечно! И как я сразу не догадался! Заходите к нам ещё, господин фон Штирлиц! Очень будем рады!
— Как-нибудь загляну. Будь здоров...

В дороге Фюрер стал снова жаловаться на своих соратников.

— Вы себе представить, Штирлиц, не можете, как они мне все надоели. Борман постоянно подкладывает на мой стол порнографические журналы, а этот, — Фюрер ткнул указательным пальцем в Геринга, сидевшего на переднем сидении, — постоянно уносит мои вещи. Якобы для будущего музея Адольфа Гитлера. А сам ходит в моем галстуке. Сегодня утром хотел подписать доклад — так обыскался пишущей ручки.

Геринг обиженно сопел, не поворачиваясь назад. Он боялся Штирлица.

— Да, этот Геринг — изрядная свинья, — поддержал Штирлиц любимого Фюрера и дал Герингу звонкий подзатыльник.

Мимо проносились берлинские улицы, а Штирлицу снова стало скучно. "Ностальгия", — подумал он, откинувшись на пахнущее крокодилом кожаное сидение.

Но это была его работа. И, вздохнув, он заставил себя думать о Победе, о русских танках на улицах Берлина, а также о том, как плохо ему здесь, среди скотов, без радистки.

ГЛАВА 12
Встреча с новой радисткой была назначена на пляже. Предыдущая радистка Штирлица неожиданно ушла в декрет и её отправили на Большую Землю. Штирлицу очень недоставало радистки, и в Центре было решено прислать ему новую.

Чтобы не привлекать внимания, Штирлиц не стал ходить по пляжу в мундире, а разделся и решил искупаться. Жаркое солнце поливало землю своими лучами, как кипятком, и от одной мысли о купании уже становилось легко и приятно на душе. Зажав двумя пальцами нос, Штирлиц нырнул в воду. Вода была теплая, прозрачная, и он несколько минут позволил себе понежиться. Штирлиц лежал на спине и слегка шевелил пальцами. Через час, посмотрев на часы, он вылез из воды, зашел в кабинку, выжал свои семейные трусы и причесался.

Он шел по пляжу, насвистывая, как было условленно с Центром, "Интернационал" и среди многих девушек пытался найти русскую радистку, полагаясь на свою интуицию. Интуиция Штирлица никогда не подводила.

Русская радистка стояла у пивного ларька в броско-красном купальнике со звездой на левой груди. В одной руке она держала газету "Правда", а в другой — чемоданчик с рацией и ситцевое платье.

Штирлиц три раза обошел вокруг пивного ларька. Слежки не было. Он не мог рисковать новым агентом.

Радистка Штирлицу понравилась.

— Вы не скажете, который час? — спросил он. Это был пароль.
— Я оставила часы в Москве, — с готовностью ответила радистка.

Штирлиц взял её под руку, и они прогулялись по пляжу.

— Позагораем?
Радистка кивнула.

Они сплавали до буйков, позагорали, поговорили о погоде в Москве, отослали радиограмму в центр об успешном прибытии радистки, Штирлиц рассказал пару скользких анекдотов. Она деликатно посмеялась, и Штирлиц пригласил её в ресторан.

— Одну минуту, я только переоденусь.

Штирлиц заехал домой и ровно через минуту вышел в черном, только что постиранном фраке. Этого с ним не случалось с 39-го года.

Когда цивильный Штирлиц с радисткой зашли в ресторан, по залу пронесся удивленный стон.

На полусогнутых подскочил развязный официант с еврейской физиономией.
— Вам как всегда, господин штандартенфюрер? Графин водки и банку тушенки?

Штирлиц наклонился к радистке:
— Хочешь тушенки?

Та отрицательно покачала головой.

— Наглец, — вскипел Штирлиц, — ты что, скотина, не видишь, что я с дамой?

Чтобы загладить свой промах, официант подхалимски захихикал и мерзким голосом спросил:
— У вас опять новенькая?
— Да. Новая радистка, — сказал Штирлиц. Он взял у дамы меню и грязным обгрызенным ногтем отчеркнул добрую половину. — Нам этого... И ещё...
— Понимаю, — понимающе ухмыльнулся официант и побежал на кухню.
— Что ты понимаешь, мерзавец? — закричал Штирлиц вдогонку, — коньяку мне и шампанского даме! И чтоб сию минуту! — он повернулся к радистке, — официанты в Германии такие свиньи, вы уж его извините.

И Штирлиц поцеловал радистке руку.

Весь зал сидел с отвисшими челюстями. Пакистанский шпион снимал это невиданное событие на киноаппарат. Агент гестапо ковырял пальцем в носу:
"А что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?"

Двое эсэсовцев, ожидая драки, достали недавно отлитые кастеты. Все находились в томительном ожидании.

Штирлиц заказал вальс "Амурские волны" и пригласил радистку на тур.

"Ну, сейчас начнется!" — потерли руки эсэсовцы. Теперь им было всё ясно.

Но вальс кончился, Штирлиц проводил даму на место, а драки всё не было и не было.

Завсегдатаи были совсем шокированы когда Штирлиц заплатил по счету и, подав даме руку, направился к выходу. Эсэсовец сказал, что это был не Штирлиц, а кто-то другой, агент гестапо возразил, и через минуту началась драка.

Машина Штирлица остановилась у дома, в котором Штирлиц снял квартиру для своей новой сотрудницы. Штирлиц помог даме выйти и они поднялись на третий этаж.

— Куда деть это? — спросила радистка, приподняв тяжелый чемодан с рацией.
— Положите на антресоль, — нежно сказал Штирлиц, — а я сварю кофе.

Радистка прошла в комнату, переоделась в форму лейтенанта войск связи, села к столу, достала наган и, разобрав, начала его чистить.

Вошел Штирлиц с подносом кофе и сел напротив.

Попив кофе, они послушали Чайковского.

— Ну мне пора, — заторопился Штирлиц. Ему не хотелось уходить, и он тянул время.
— Ну я пошел.
Радистка вздохнула.
— А может ещё кофе? — спросил Штирлиц, робкий, как школьник.
Радистка кивнула, и он остался.
— Как вас зовут, — поинтересовался Штирлиц.
— Катя.
— Катюша, значит! Хорошее имя. Чисто русское. А меня Штирлиц.

И он пошел варить кофе.

ГЛАВА 13
"Операция "Игельс". Что, черт возьми, они имели ввиду? Что эти гнусные рожи задумали?" Штирлиц сидел у себя дома, у камина, и курил трубку. На его коленях лежал томик Сталина, открытый на 57 странице. Штирлиц для конспирации делал вид, что читает. Никто не должен был знать, что он сейчас погружен в раздумья.

"А что если в войну должна вступить Япония или Уругвай?"

Штирлиц набил новую трубку, взял из камина уголек и, прикурив, стал пускать колечки. Он знал, что без его участия родине будет плохо.

"Эти негодяи что-то задумали и от меня скрывают. Даже Мюллер молчит. Надо их всех убрать, и всё будет в полном порядке. А для этого надо собрать всю верхушку Рейха вместе, например, в церкви у Шлага, приманить их наличием женщин и водки и взорвать! Динамит у меня есть..."

В голове Штирлица нарисовался четкий план. Теперь он знал, что делать.

"А потом я узнаю, что такое операция "Игельс" и доложу Центру."

В дверь позвонили.
— Кто там?
— Свои!

"Айсман", — подумал Штирлиц.

Горничная открыла дверь.
— Здравствуй, милашка, — сказал Айсман и, похлопав её по щеке, устремился в туалет. Из туалета донесся его облегченный голос:
— Между прочим, вы не слышали, Штирлиц, Борман налил в чернильницу Герингу серной кислоты, и тот испортил докладную Фюреру!

Айсман вошел в комнату, поправляя подтяжки.
— Понаставили, сволочи, платных сортиров за 10 пфефингов, я и думаю, дай зайду к Штирлицу, — следуя примеру Штирлица, который никак не мог запомнить слово "пфенниг", все в Рейхе, и Айсман первый, называли мелкие монетки "пфефингами", "пофингами" и "фенингами". — Где тут у тебя "Беломорчик"?

Штирлиц кивнул на сервант.

Айсман выдвинул ящик, положил пачку "Беломора" в карман мундира и достал папиросу из уже открытой пачки.

Горничная, прекрасно зная привычки господина штандартенфюрера, внесла поднос с кофе.

— Айсман, — спросил Штирлиц, — как вы относитесь к женщинам?
— Я к ним не отношусь, — сострил Айсман. — А когда?
— Например, в четверг.
— А где?
— В церкви моего пастора.
— В церкви? — с сомнением спросил Айсман.
— А что? — сказал атеист Штирлиц, — он к четвергу её переоборудует, пригласим ещё кого-нибудь, чтобы потом не было сплетен.
— Бормана будем приглашать?
— Обязательно. Без него скучно.

Айсман составил списки, кого приглашать, а кого не надо. Штирлиц одобрил оба списка, прекрасно зная, что те, кого не пригласят, явятся сами.

Когда Айсман ушел, Штирлиц снова потянулся за томиком Сталина.
— Интересно, что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?

Часы пробили одиннадцать. Через пять минут к нему постучалась горничная, хорошо знающая привычки Штирлица.

ГЛАВА 14
Хитроумный Борман слюнявил химический карандаш и почерком Евы Браун писал послание Штирлицу.

"Дорогой Штирлиц! Я вами весьма интересуюсь. Приходите сегодня по адресу Штандарт-штрассе, 15. Нетерпеливо жду. Е.Б."

— Краткость — сестра таланта, — порадовался Борман и, повизгивая от восторга, написал на конверте "Штирлицу".

Борман всё тщательно обдумал. Эта шутка должна была стать апофеозом его творческой деятельности, его лебединой песней. По указанному адресу всё было устроено так, что обратно Штирлица принесли бы на носилках. Борман тихо хрюкнул и представил в уме эту картину.

Причесанный Штирлиц с букетом роз и во фраке входит в дом номер 15. Дверь за ним закрывается. Штирлиц нежным голосом зовет в темноту: "Евочка!" И падает, поскользнувшись на натертом оливковым маслом полу. При падении он задевает за веревочку, и на него падает небольшая пудовая гиря. Большую Борман достать не смог. Двухпудовую, правда, он видел у Геринга, но тот, обозленный проделкой с чернильницей, выставил Бормана за дверь.
Итак, как только гиря падает на Штирлица, дверь автоматически запирается, срабатывает часовой механизм, и открывается газовая камера.

— Хы, хы! — зашелся от смеха Борман и осекся. — А что если Штирлиц не поймет, что такое "Е.Б."?

Борман задумался.

— Штирлиц тогда никогда не пойдет по этому адресу...

Партайгеноссе представил, как в дом никто не входит, гиря не падает, газовая камера простаивает. А ведь на её испытание Борман угробил половину шестого барака концлагеря "Равенсбрюк"!

С досады Борман чесал лысину до тех пор, пока его не осенило. Он снова обслюнявил карандаш, зачеркнул слово "Штирлицу" и подписал "Штирлицу от Евы Браун".

— Теперь всё в порядке!

Да, эта шутка должна была стать самой веселой шуткой Бормана.

Партайгеноссе встал и взглянул на часы. Пора было ехать на званный вечер, организованный Штирлицем.

Борман сел в машину, щелчком по макушке дал шоферу понять, что надо ехать. Машина поехала.

Подкатив к церкви, Борман открыл дверцу и, уже занося ногу на тротуар, обнаружил, что забыл письмо на столе.
"Вовремя вспомнил, — похвалил он себя, — грех ещё жаловаться на память."
Ему пришлось вернуться за письмом, и поэтому он опоздал.

Штирлиц нервничал. Его настораживало отсутствие Бормана, который был ему необходим для начала задуманной операции. Рядом с задумчивым Штирлицем сидел Мюллер, проверяя на свет кружку с пивом.
— Что бы вы не говорили, Штирлиц, — скептически сказал он, — а баварское пиво в три раза лучше жигулевского.
— Ясный пень, — буркнул Штирлиц, — но где же Борман? Небось опять задумал очередную гадость!
— Ежу понятно, — согласился Мюллер, — он без этого не может.

"Причем здесь ёж?" — задумался Штирлиц. Это слово он уже где-то слышал. И тут он догадался. Ведь "ёж" — по-немецки "игель"! А "ёжики" — "игельс"! А именно так называлась таинственная операция вермахта, над разгадкой которой он так долго бился. Штирлица сбило множественное число.

"Что-то связано с ёжиками! Ну, теперь я у них всё выпытаю."
— Ежу? — переспросил Штирлиц.
— Да, да, этому, с иголками...
— Кстати, Мюллер, а как же тогда размножаются ёжики?
— Спросите у Кальтенбруннера.
— А он скажет?
— Никто не знает, что скажет Кальтенбруннер, — философски изрек Мюллер, — а всё- таки, Штирлиц, что бы вы не говорили, баварское пиво даже в шесть раз лучше жигулевского.
— Ясный пень, — буркнул Штирлиц и замолчал.

Вокруг Штирлица кругами бродил восхищенный адъютант Гиммлера Фриц, старательно прислушиваясь к каждому слову своего кумира.
— Ясный пень, — конспектировал он.

Английский агент фотографировал из-за алтаря странички записной книжки Фрица.

В зале было довольно-таки мало офицеров. Большинству захотелось попробовать себя в роли исповедников, и они разбрелись по комнаткам вместе с прихожанками пастора Шлага.

Остальные развлекались как умели.
Геринг и Геббельс раскачивали за руки за ноги Шелленберга, а Гиммлер считал:
— Айн, цвай, драйн!

Чем-то недовольный Шелленберг, крича, что он готов жизнь отдать за великого Фюрера, перелетел через алтарь и оседлал английского агента.
— Н-но! — заорал Шелленберг. — Эскадрон, за мной!
Английский агент для конспирации сделал вид, что он ничего не заметил.
Геринг и Геббельс оттащили Шелленберга от агента, и снова послышалось:
— Айн, цвай, драйн!
Агент предусмотрительно шмыгнул за портьеру.

Айсман и Холтофф поглощали огромный торт, запивая его коньяком.

— А!!! — раздалось над ухом Штирлица. Ни один мускул не дрогнул на лице русского разведчика. Ну, конечно же, это был Борман.

"Пора уходить", — подумал Штирлиц. Ему осталось увести Мюллера и пастора Шлага, и можно было взрывать.

Ковыряя в зубах, Борман позвал:
— Штирлиц, мне надо сказать вам нечто интересное...
— Борман, а как размножаются ёжики?

Борман опешил.
— Ну, это... — он сделал неопределенный жест руками, — еж приводит ежиху, и это... — Борман повторил свой жест.
— Понятно, — кивнул Штирлиц, — вы тоже не знаете. А как вы думаете, где ёжики размножаются быстрее, в России или в Германии?
— Да не волнуйтесь вы, Штирлиц! Вывезут их всех из России! Уже эшелон едет. Штирлиц откинулся в кресле.

"Эшелон! Вывезут из России! Да, но ведь тогда в России нарушится биологическое равновесие, и мы, русские, умрем с голоду!"

— Штирлиц, — бубнил Борман, — отойдем, мне надо сказать вам чтото важное...
— Отстань, — отмахнулся Штирлиц.

В его голове шла огромная мыслительная работа. Штирлиц понял, что спасти ёжиков намного важнее, чем уничтожить кучку пьяных офицеров, которые и так когда-нибудь умрут.

Борман, видя что Штирлицу не до него, огляделся вокруг и заметил Фрица.
"Адъютант Гиммлера", — подумал он и позвал:
— Фриц! На минуточку!
И схватив пальцами за медную пуговицу на мундире адъютанта, жарко зашептал:
— Фриц! Вы хотите помочь Штирлицу?
— Ясный пень! Это мой лучший друг. Я с ним даже пил на брудершафт.
— Понимаете ли, у Штирлица связь с Евой Браун...
— Понимаю, — кивнул Фриц.
— А об этом проведал сам Кальтенбрунер. Может случиться беда. Надо спасти Штирлица!
— Я готов, — вытянулся Фриц.
— Передайте Штирлицу это письмо.

Борман оторвал пуговицу на мундире Фрица и тайком сунул ему за пазуху конверт.

Штирлиц пробирался к выходу.

Окрыленный Фриц догнал его только около двери.
— Господин штандартенфюрер, я должен...
— Ничего вы мне не должны! — оттолкнул его Штирлиц, — пьяная свинья.

На улице к Штирлицу пристал патруль.
— Позвольте документы, господин офицер! — сказал плешивый капрал.
— Да пошел ты... — Штирлицу было некогда.
Капрал открыл русско-немецкий разговорник.
— Похоже, что это Штирлиц, — произнес он, глядя вслед уходящему разведчику.

"Я — пьяная свинья?" — удивился Фриц, прислонясь к портьере. У него стали заплетаться мысли.

Английский агент внимательно следил за происходящими событиями. Он вышел из- за портьеры и, оправляя передничек, кокетливо позвал:
— Господин адъютант Гиммлера, не могли бы вы уделить мне несколько минут.
— Извините, фройлен, мне надо спасти Штирлица.

Ударом профессионального боксера "фройлен" свалила адъютанта на пол. Потирая ушибленный кулак, агент присел над бездыханным телом и привычно ознакомился с содержимым карманов. Кроме письма, он прихватил двадцать пфеннигов, коробок спичек и гаечный ключ.

Прочитав письмо, агент поздравил себя с повышением и удачно проведенной операцией в Берлине. Не зря он столько дней был переодет женщиной.

На Штандарт-штрассе, агент быстро нашел дом номер 15.
— Вот и всё, — сказал счастливый агент и зашел в дом.
Дверь за ним закрылась.
Это была самая удачная шутка Бормана...

ГЛАВА 15
Штирлиц лежал на пригорке, на развилке железной дороги, и смотрел в бездонное голубое небо. Этот день мог стать последним днем в его жизни. Но Штирлиц был спокоен, потому что знал, что выполняет свой долг, долг не только перед Родиной, но прежде всего перед самим собой.

Штирлиц прикурил последнюю "Беломорину", смял пачку и протёр ею ствол крупнокалиберного пулемета.

На горизонте показался эшелон с ёжиками.

— А я так и не успел бросить курить, — вздохнул Штирлиц и щелкнул затвором. Паровоз поравнялся со Штирлицом, и Штирлиц бросил первую гранату.

Заключение
За окном шёл дождь и рота красноармейцев.

Иосиф Виссарионович отвернулся от окна и спросил:
— Товарищ Жуков, вас ещё не убили?
— Нет, товарищ Сталин.
— Тогда дайте закурить.

Жуков покорно вздохнул, достал из правого кармана коробку "Казбека" и протянул Сталину.

Покрошив несколько папирос в трубку, главнокомандующий задумчиво прикурил от протянутой спички.

Через десять минут он спросил:
— А как там дела на Западном фронте?
— Воюют, — просто ответил Жуков.
— А как чувствует себя товарищ Исаев?
— Он опять совершил подвиг, — печально сказал Жуков.
— Вот это хорошо, — сказал Сталин, — я думаю, что его стоит повысить в звании.
— И я того же мнения, товарищ главнокомандующий,— поддержал вождя Жуков. — Мне кажется, что он достоин звания группенфюрера СС.
— Группенфюрер? — задумался Сталин. — Это хорошо. У меня для него есть новое задание...

А за окном шёл дождь...